Тогда воскликнул Эммих:
«Черт побери, я съем их!»
В газетах печатали еще много разных смешных стишков:
По французу пли!
Русского коли!
А серб-дурак
Сдохнет и так!
Ха-ха-ха, как смешно!
Я собирался домой и зашел в театр попрощаться. Мой покровитель Герсдорф к тому времени уже погиб под Люттихом. Эта новость потрясла меня до глубины души. Многие актеры уже носили военную форму. Однажды Рейнхардт проводил репетицию, серьезный и обеспокоенный, как вдруг на сцену выбежал комик Виктор Арнольд. Он бросился Рейнхардту в ноги и разрыдался: «Господин Рейнхардт, что теперь будет, что будет? Мир рушится, он погибает, этот прекрасный мир, это великий потоп, конец света!» Комик Арнольд всхлипывал и утирал слезы, и никто не мог его успокоить. Его отвели домой. Оставшись один, он разбил окно, перерезал себе осколком горло и умер от потери крови.
Кайзеры и короли врали, когда говорили, что они не хотят войны! Они ее подготовили, они ее развязали и послали свои народы убивать друг друга. А комик, художник, человек смог прочувствовать весь ужас этой войны. Он действительно ее не хотел! Он действительно терпеть не мог эту войну и предпочел умереть, чем жить в мире, где люди с их верой в Бога, с их священными книгами и великими сокровищами духовной культуры не смогли найти другого выхода, кроме как разносить друг другу мозги и протыкать штыками животы!
Великий актер, смеющийся и заставлявший смеяться других комик Виктор Арнольд добровольно ушел из такого мира. Жаль актера Виктора Арнольда, жаль и этот такой прекрасный мир!
С замиранием сердца покидал я Берлин, уезжая на восток с того же Силезского вокзала, на который приехал несколько лет назад. Многое произошло за это время, и жаль, очень жаль, что теперь все так заканчивалось. Поезда были переполнены. Нам навстречу ехали эшелоны со знаменитыми скотными вагонами, куда помещалось сорок шесть человек или восемь лошадей, полувагонами с пушками, накрытыми брезентом с веселыми надписями и карикатурами, над которыми никто не смеялся. На станциях такие эшелоны нас обгоняли, а мы могли перекусить. В каждом городке, где бы мы ни останавливались, были специальные комитеты: состоявшие в них женщины предлагали отъезжающим бутерброды, пирожные, кофе или пиво. Незнакомые люди обменивались оптимистичными репликами, каждый чувствовал себя провидцем, ясновидящим, стратегом. Любой гражданский совершенно точно и во всех подробностях знал, как, где и когда мы победим, одолеем врага, как немцы в два счета заткнут за пояс русских, французов и англичан и станут наконец «превыше всего». Я был австрийцем, а значит, союзником. Меня признавали за своего и называли «товарищ сапожок», намекая на салонную элегантность австрийских офицеров. Германия была опьянена войной и предстоящей победой. Газеты пестрели фотографиями — кайзера, принцев и генералов. Все были убеждены, что этот поход будет недолгим и легким, как прогулка, что через шесть недель враг уже будет повержен, и на Рождество у каждого немца в латке будет жирный гусь, а в постели — лавровые ветви, на которых он сможет отдохнуть от этой войны.