Наша мирная жизнь в этой траншее продлилась недолго: на той же самой дороге, по которой мы пришли, откуда ни возьмись появились итальянцы, и мы встретили их огнем. Через несколько часов снова стало тихо.
На следующий день за проволочным заграждением прямо перед собой мы впервые увидели врага. Он тоже уже окопался и поглядывал на нас сквозь «рогатку». Мы слышали его, а скоро стали различать отдельных солдат. Потом с той стороны начали постреливать, потом эти выстрелы переросли в многочасовую непрерывную пальбу, пока наконец итальянцы не угомонились. В течение дня было сравнительно тихо, но с наступлением темноты с обеих сторон сначала полетели осветительные ракеты, а потом поднялись ужасный крик и стрельба, которые истерически нарастали. Итальянцы снова и снова пытались атаковать наш окоп, но мы каждый раз отбивали атаку. Так мы и лежали там: еды и воды становилось все меньше, наши глотки опухли от жажды. Было начало августа 1916 года, стояла ужасная жара. Патроны тоже подходили к концу, мы начали экономить. Я не терял бдительности ни на минуту: мое врожденное любопытство мобилизовало все мои силы. Я удерживал свой взвод, люди меня любили, мы обо всем говорили, как друзья. Я был хорошим солдатом.
Постепенно итальянские артиллеристы пристрелялись. Многие траверсы были просто-напросто сметены. Мы лежали, зарывшись в «лисьи норы», а из офицеров среди нас скоро никого не осталось. Меня так и подмывало отыскать капитана Черни и обо всем ему доложить. Я знал, что его штаб находится в укрытии на левом фланге последнего окопа. Я пошел или, точнее, пополз туда с моим верным Слезаком. Там, в уютной пещерке, они и сидели — наш капитан Черни и его офицеры. Мне показалось, что они все пьяны и подавлены. Вокруг валялись пустые консервные банки. Я сказал: «Господин капитан, имею честь доложить, вот уже три дня взвод без довольствия и воды, боеприпасы тоже подходят к концу». Он вяло взглянул на меня, понимая, как у нас обстоят дела, ведь он и сам был хорошим солдатом. Он понял, что я пришел показать ему, что я не трус, потому что даже переход из одного окопа в другой был смертельно опасным. Он собрался с мыслями и пробормотал: «А, вот и актер». Он впервые приветствовал меня без ругани. «Да не съедят они вас, эти итальяшки. Вон мешок патронов, а вот бутылка коньяку». «Покорно благодарю, господин капитан, но я не пью», — отвечал я ему. Мы со Слезаком взяли из угла мешок с патронами и поползли обратно. Вот, думал я, возвращаясь в свою «лисью нору», теперь-то я ему показал, чего стоит актер и еврей, если уж на то пошло. И в глубине души я радовался и хихикал про себя. Слезак рассказал остальным, как я себя повел, и все со мной согласились. Жалко только, что не взяли коньяк, сказал кто-то, но какой прок от одной бутылки для целой роты? Потому что теперь за эту роту отвечал я: господа офицеры залегли в заднем окопе.