Когда Хая Чёрт заметила нашу дружбу, она перестала со мной разговаривать. Я тоже замкнулся. Она уволилась от Киммеле и теперь каждый день около четырех часов после обеда надевала вызывающе короткую юбку — гораздо короче, чем обычно, румянила щеки, брала большой ключ и выходила на улицу. Вечером, часов в десять, она возвращалась домой с деньгами.
Однажды она позвала меня с собой, привела в магазин и купила мне новый костюм, две рубашки и яркий галстук. Когда мы вернулись домой, я спросил ее, что все это значит. Впервые за несколько недель я заговорил с ней, и ее прорвало, словно вулкан. Она плакала и кричала: «Ты думаешь, я не вижу, что эта сифилитичка Зося, эта мерзкая шлюха, хочет увести тебя у меня?» Тут она схватила ножницы и разрезала на куски Зосины подарки — носовые платки и галстук. «Я сама могу тебе купить все, что нужно! Я своей задницей могу за час заработать больше, чем она за месяц! Это я тебе помогла, когда тебе негде было спать! Я твоя любовница, и я знаю, что тебе нужно!» Она бросилась мне на шею, целовала меня, всхлипывала и роняла слезы. Страшная тоска напала на нее. Она плакала и говорила, что у нее никого нет на всем белом свете и что она все сделает ради меня, только бы я не оставлял ее одну! Мне все это не нравилось. Я вдруг почувствовал себя скованным, связанным, обязанным. Я отругал ее и сказал все, что об этом думаю. Тогда она начала смеяться и плакать одновременно и закричала: «Да! Ругай меня! Бей меня! Я знаю, что ты сильный! Покажи мне, что ты мужчина! Мой мужчина! Мой возлюбленный! Чтобы я тебя боялась и чувствовала тебя! Но если я узнаю, что ты снова встречаешься с этой дешевой шлюхой, я выколю ей глаза, оболью ее кипящим маслом, а потом утоплюсь!» Все это меня ужасно расстроило, я лег на кровать, ничего не говоря, и попробовал уснуть. Хая Чёрт тоже вскоре успокоилась, извинилась за свои крики, надела короткую юбку, намалевала себе красные щеки, еще раз погладила меня и заботливо укрыла одеялом, поцеловала, попросила обо всем забыть и спокойно спать, взяла большой ключ и пошла, как всегда в это время, на улицу.
Я лежал на кровати, и на душе у меня было очень тяжело. Я пытался все обдумать. И мысли мои теперь были заняты еще и Зосей, этой маленькой невинной проституткой, которая вдруг напомнила мне Ривкеле. С одной стороны, все это было отвратительно, но, с другой стороны, я чувствовал себя польщенным. «Вот оно что, — думал я, — оказывается, и малышка Зося любит тебя. Ты мужчина. Две женщины борются за тебя, и ты уже не такой беспомощный, каким был когда-то у Ханны Козак в Залещиках». Я перелистывал страницы своего нового письмовника, но вскоре на меня навалилась усталость. Я пытался вспомнить, как жил еще год назад и как с тех пор все изменилось, и не заметил, как заснул.