— Ты что, будешь находиться там? — спросил его Водарский.
— А как же, надо быть с солдатами. А вдруг недовольство какое... — ответил тот.
— Ну правильно. Спасибо тебе, иди.
Другой солдат тоже вышел в сени. Водарский, кивнув вслед ему, пояснил:
— В полку отменены денщики для оставшихся офицеров. Но мне лично разрешено иметь «адъютанта». Сапоги он мне не чистит, но полковой комитет обязал его оказывать мне помощь в сдаче белья в стирку, доставке пищи на дом, когда я не могу обедать с солдатами, и в других подобных мелочах, чтобы я «имел возможность уделять больше времени командованию полком»...
После этого они некоторое время молча ели.
— И вот вам еще тема для размышлений, — снова заговорил Водарский. — Этот солдат, Захаркин, — один из тех, кто вместе со мной приказами Временного правительства, ставки, командования фронта и армии были отданы под суд военного трибунала... Что ж, со своей точки зрения, они правы: и я, и полковой комитет, и весь полк отказались выполнить приказ правительства и командования о расформировании, — значит, мы мятежники и должны быть наказаны. И что же? Оказалось, что и правительство, и ставка, и командование фронта и армии бессильны осуществить свои приказы! — Водарский возмущенно фыркнул в усы. — Оказалось, что я, полковник Водарский, сильнее Керенского, сильнее Духонина, Балуева и других вышестоящих лиц, потому что за меня горой стоит не только мой полк, но весь Гренадерский корпус, вся армия, а за ними — нет реальной силы... Не жалкая ли это картина? И разве даже одного примера не достаточно, чтобы оправдать большевиков, которые на днях пинком вышвырнули вон это бессильное и беспомощное «правительство»? А вот их, большевиков, ни жалкими, ни беспомощными не назовешь! Да-с, сударь, я здесь имею дело с их рядовыми представителями и могу заверить вас, что даже они способны на бо-ольшие дела. А что сказать об этом Мясникове, сидящем в Минске? (Евгеньев чуть не поперхнулся, услышав эти слова.) Мне мои комитетчики дают читать его статьи, статьи других минских большевиков в их газете «Буревестник». И, читая, вижу, чувствую, что и Мясников, и его окружение — во! — Полковник сжал кулак, показывая и силу, и единство людей, о которых говорил. — И тогда я начинаю думать об их вождях, что сидят в Петербурге, в частности о Ленине... Не-ет, батенька, это вам не краснобай Керенский; этот знает, что надо делать и как надо делать. Этот не будет издавать приказы, которые заведомо не может выполнить, но уж если издаст — тогда держись! — Водарский помолчал минуту, потом добавил: — И раз я вам сказал столько, скажу и последнее: сдается мне, что у кормила державы нашей встает личность, достойнее которой не было со времен Петра Великого. И, как русский человек, хочу верить, что под его вождением Россия излечится от всех недугов дурного устройства жизни и займет подобающее место в мире...