Глаза Зауберцвейга от гнева все более округлялись, но Крузенштерну это, казалось, только доставляло удовольствие. Приведя для примера ряд сведений о немецких дивизиях и корпусах на передней линии фронта, он продолжал:
— Мы смеем уверить вас, господа, что если какие-либо пункты заключенного договора о перемирии будут нарушены, в частности если будет сделана попытка перебросить тайно войска с нашего фронта на Запад, то нам не нужно будет специально инспектировать ваш фронт, чтобы узнать об этом...
— Вот как?.. — почти взревел Зауберцвейг. — И что же из этого? Что вы сделаете тогда, капитан фон Крузенштерн?
Крузенштерн запнулся, так как понимал, что отвечать от имени Советского правительства или даже военно-революционного комитета он не может, поэтому повернулся к Щукину и вопросительно посмотрел на него. Тот сделал ему знак сесть и поднялся сам.
— Будет очень плохо, господин генерал, — тоном серьезного предупреждения сказал он. — Тогда мы будем иметь полное основание сказать нашим солдатам и народу, что искренне и честно хотели прекратить войну, но германская сторона не захотела этого, поэтому мы и вынуждены продолжать войну, но уже как справедливую, революционную войну. Кстати, тогда станет еще более ясно, насколько мы были правы, требуя включения в договор пункта, защищающего интересы наших союзников...
Даже для такого прямолинейного солдафона было ясно, какая угроза таится в этих словах. Тем не менее он не мог сразу пойти на попятный, поэтому еще раз, но уже деланно непоколебимым тоном, заявив, что требование русских неприемлемо, предложил устроить перерыв для обсуждения создавшейся ситуации.
Когда русские снова очутились в своей комнате, оказалось, что уже четыре часа ночи. Однако никто не чувствовал усталости, все были крайне возбуждены только что происшедшим спором.
Крузенштерн снова подошел к Щукину и с виноватым видом сказал:
— Похоже, я здорово разозлил этого пруссака своим заявлением о настроении немецких солдат, а? Может быть, не нужно было упоминать об этом, говоря о деятельности нашей разведки?
— Почему? Наоборот, это вы здорово ввернули. Что теперь их солдаты нам весьма сочувствуют — это они знают и без нас, но одно дело услышать такое от меня, большевика и солдата, другое — от вас, офицера генерального штаба... Это, знаете, страшновато!
— Ну а если говорить серьезно, как мы поступим в случае их отказа подписать договор с таким пунктом? — с тревогой спросил Липский.
И вновь Щукин с удивлением посмотрел на него:
— Неужели вы думаете, что я просто блефовал там? Да нет, поймите, мы не можем оставить их руки свободными в вопросе переброски войск на Западный фронт! Не можем, так как они, создав там перевес сил и разбив англо-французов, потом могут повернуться и накинуться на нас. Вот почему, если они начнут артачиться, мы уйдем отсюда, не подписав перемирия.