Да, высокомерное пренебрежение этих людей к народу, неверие в его творческие силы были беспредельны и непоколебимы. Этого поручика, видимо, больше всего покоробило заявление Мясникова о том, что в случае нужды он не побоится встать во главе полка или дивизии. Услышать такое от обыкновенного «прапора», да еще из присяжных поверенных, — вот уж дожили... Ну как объяснишь такому ограниченному офицеру, который ничего, кроме своей школы авиаторов, не видел и который шарахается от политики, как черт от ладана, что слова «могу взяться за полк и даже дивизию» продиктованы отнюдь не карьеризмом, не желанием попасть в число «сильных мира сего», а совсем иными соображениями? Разве втолкуешь ему, что классово-эгоистическая политика «волобуевых-пещерских», с которой Евгеньев только-только столкнулся, давно уже вызывает яростный протест в стране, что этот протест не раз уже перерастал в вооруженные схватки, а они в свою очередь пробуждали у многих людей, и в том числе у самого Мясникова, мысль о том, что если хочешь добиться свободы, то надо учиться военному делу, надо уметь не только стрелять из револьвера или бросать самодельные бомбы, но и командовать ротами, батальонами, полками и дивизиями!
И теперь, стоя у вагонного окна, Мясников невольно думал: вот если бы можно было взять этого Евгеньева и с помощью некой уэллсовской «машины времени» провести по дорогам своей жизни, показать то, что видел он, Мясников, дать прочесть то, что читал он, — тогда уж тот, наверно, не стал бы фыркать: «А кто же заменит генералов? Не вы ли, случайно?»
Да, начать с тех юных лет, когда он еще жил в Нахичевани-на-Дону, которую сами армяне называли Новой Нахичеванью, в отличие от старой Нахичевани на реке Араке... Этот городок, вместе с несколькими армянскими селами представлявший собой островок, капризом истории попал в центр вольного донского казачества. «Отцы города», духовенство и купечество, всячески пытались уберечь этот островок от «пагубного влияния» всяких прогрессивных идей. Но это были тщетные потуги, ибо само, географическое положение колонии предопределяло проникновение передовых общественных идей и взглядов русских демократических и революционных кругов. Не случайно, что именно отсюда вышли еще в середине прошлого века поэт и общественный деятель Рафаель Патканян и такой замечательный революционер-демократ, как Микаел Налбандян, единомышленник Чернышевского, друг Герцена и Огарева. Да, среди новонахичеванской учащейся молодежи трудно было найти того, кто бы не знал его стихотворения «Свобода» или хотя бы не слышал о его знаменитом труде «Земледелие как верный путь». А Мясников, в раннем детстве потерявший отца и познавший нужду, уже в годы учебы в местной церковноприходской школе, а затем в духовной семинарии отличался необычной для своего возраста серьезностью и начитанностью. Поэтому запавшие еще тогда в его душу семена демократических идей Налбандяна дали весьма ранние всходы. Но жизнь шла вперед, и эти идеи претерпевали значительные изменения, главным образом под влиянием событий, происходящих в соседнем бурно растущем Ростове-на-Дону... Жилые дома и заводские корпуса этого города все ближе подступали к Нахичевани, грозя поглотить ее. Местный магистрат, основываясь на дарованных Нахичевани еще при ее основании правах «вольного города», потребовал проведения между Ростовом и Нахичеванью своеобразной «нейтральной полосы» — узкого поля, которое засевалось льном... Однако эта преграда была иллюзорной: Нахичевань постепенно втягивалась в бурный ритм жизни промышленного Ростова и начинала впитывать настроения и идеи, которые зрели среди тамошних рабочих