.
Вот куда бы надо взять этого офицерика — в Ростов той дождливой осенью 1902 года, когда там вспыхнула общегородская стачка! Чтобы он вместе с ним, шестнадцатилетним Алешей, и его сверстниками, перебежав через то льняное поле, своими глазами увидел бунт рабочих, доведенных до отчаяния нуждой, штрафами, издевательствами хозяев. Чтобы увидел, как в течение не одного, не двух, не пяти дней, а целых трех недель это все более разгоралось, словно костер, в который подбрасывают новые и новые охапки хвороста... Чтобы увидел все более многолюдные митинги, услышал взволнованные и волнующие, будоражащие, пьянящие слова протеста против рабской жизни, слова о том, что пора, пора наконец добиться свободы. И чтобы замерло его мальчишеское сердце при виде войск с нацеленными против безоружных винтовками. Услышал бы он сухие, дробные залпы и дикие, пронзительные крики... И затем увидел бы многотысячное похоронное шествие и снова слышал речи, клятвы, призывы к мщению. И еще позже — аресты, аресты, аресты, запавшие на всю жизнь в память суровые лица тех, кого под конвоем вели по улицам в тюрьму, и плач детей, и проклятия женщин...
Впрочем, подумал Мясников, если бы этот Евгеньев был тогда с ним, пареньком из Нахичевани, то, вероятно, как и Алеша, еще не понял бы, свидетелем какого огромного события он стал. Ведь сам Мясников по-настоящему осмыслил значение этих событий лишь несколько лет спустя, когда, став большевиком, прочитал в «Искре» статью Ленина о Ростовской стачке.
«Но вот вспыхивает в Ростове-на-Дону одна из самых обыкновенных и «будничных», на первый взгляд, стачек, — писал Ленин, — и приводит к событиям, которые показывают воочию всю нелепость и весь вред предпринятой соц.-революционерами попытки реставрировать народовольчество со всеми его теоретическими и тактическими ошибками. Охватив многие тысячи рабочих, стачка, начатая из-за требований чисто экономического характера, быстро вырастает в политическое событие, несмотря на крайне недостаточное участие в ней организованных революционных сил. Толпы народа, доходившие, по свидетельству некоторых участников, до 20 — 30 тыс. чел., устраивают поражающие своей серьезностью и организованностью политические собрания, на которых читаются и комментируются с жадностью соц.-демократические прокламации, говорятся политические речи, разъясняются самым случайным и неподготовленным представителям трудящегося народа азбучные истины социализма и политической борьбы, преподаются практические и «предметные» уроки обращения с солдатами и обращения к солдатам. Администрация и полиция теряют голову (может быть, отчасти вследствие ненадежности войска?) и оказываются не в силах помешать устройству в течение нескольких дней невиданных на Руси массовых политических сходок под открытым небом. И когда, наконец, пускается в ход военная сила, толпа оказывает ей отчаянный отпор, и убийство товарища служит поводом для политической демонстрации на другой день над его трупом...»