Гагарин прошел по площади, с которой еще не убрали трупы, и в растерянности остановился, не зная, что ему делать дальше. Он заставлял себя смотреть на убитых людей. Смотреть так, чтобы никогда не забыть, а тем более не простить.
— Я отвезу, Юрий Алексеевич, — сказал шустрый «альфовец», робко трогая его за рукав. — Сейчас будет машина.
Спустя несколько минут они уже ехали по Москве. Наверное, кто-то дал милиции указание — машину не тормозили.
— Тебя как зовут? — спросил Гагарин водителя.
— Андрей, — сказал тот, внимательно глядя на дорогу.
— Вот что, Андрей, — сказал Гагарин. — Надо взять водки!
А потом наступили дни, заполненные пустотой и водкой. Арестовать его никто не посмел — это означало унизить страну окончательно. Среди демократов дураков не оказалось. В Центре управления полетами тоже делать было нечего. Надувать щеки и напускать на себя важность он так и не научился. Получалось, что на воле ему нечего было делать, а тюрьма его не принимала. Гагарин пил от бессилия, прекрасно понимая, что это не выход и вечно продолжаться не может. Жена Валентина держалась отстраненно, открыто не протестовала, но при каждом удобном случае прятала бутылки. Для Юрия Алексеевича одно время это даже стало увлекательной игрой — найти бутылку, спрятанную женой.
В одно прекрасное утро он проснулся и понял, что с выпивкой пора заканчивать. В этот день он надел спортивный костюм, кроссовки и выбежал на стадион, наматывая круг за кругом и старательно изгоняя из себя запах спиртного.
Утром он отправился на работу.
С октябрьских событий минуло почти полмесяца — срок недостаточный, чтобы угробить страну, но вполне реально привести ее на грань гибели. Гагарин был плохим политиком. Он был хорошим военным летчиком, поэтому прекрасно понимал, что если военные летчики перестают летать, то крест надо ставить не только на космонавтике, крест надо ставить на стране. Если в ней остаюсь всего шестнадцать межконтинентальных ракетоносцев, страна не может защитить себя, что бы там ни говорили ее лидеры. Лидеры! На смену жестким мужикам, сумевшим в силу своего характера досидеть в своих креслах до маразматического возраста, пришли комедианты и фигляры, которые сменяли друг друга с торопливостью марионеток в кукольном театре, где за ширмой играет всего один актер.
Войска — пока еще советские! — покидали Европу. Шаг был правильный, его давно надо было сделать, но все заключаюсь в том, что шаг этот сделали не тогда, когда требовалось, и совсем не те люди, которым этот шаг можно было доверить — от непродуманной гибкости политиков страдала в первую очередь армия, она уходила из Европы не освободителем, она уходила надоевшим всем оккупантом. Более того — русские уходили из Европы, предавая союзников и друзей, а их было немало — Гагарин это знал по многочисленным поездкам за рубеж.