Не скажу, что уловы мои отличались размерами рыб, но ловил я достаточно, чтобы обеспечить сносное пропитание семье и коту. Ах, эти караси в сметане! В настоящей, домашней, похожей на белую сладковатую пасту, а не в магазинной немочи, которая горожанами называется сметаной исключительно по невежеству и незнакомству с деревенской сметаной. Хороша была плотва, жаренная на кукурузном масле, язи и красноперка. Щучки и крупный окунь прекрасно подходили для ухи, впрочем, чего я лукавлю, мелкий окунь и разная мелочь тоже использовались для приготовления ухи, но главным ее украшением были порубленные на крупные куски судаки и щуки, а также нахальная и невзрачная рыбка носарь, вид ерша, который придавал ухе неповторимый аромат. Главное, не жалеть укропа и перчика и обязательно в конце варки влить в почти готовую уху полстакана водки. Кот считал это варварством, но признавал, что это варварство прекрасное, и влей я в уху валерьянки, она бы от этого только выиграла. Но тут наши вкусы расходились.
Обычно он ожидал, когда я вернусь с уловом, и первую рыбка съедал сырой. При этом он недовольно урчал, словно рыбка оказывала ему сопротивление.
Постепенно он сообразил — если утром внизу я загремел веслами, к обеду обязательно будет рыба. Но зачем же так долго ждать? В очередное утро, едва я собрал под домиком весла и снасти, Дымок выскочил из домика и резво побежал по тропинке, временами останавливаясь и поглядывая, не отстал ли я от него? Достигнув лодки, он резво и отчаянно прыгнул в нее, но едва я отчалил от берега, мужество покинуло кота, он вонзил когти в лодочную банку, выгнул спину дугой и принялся стонать, словно кораблекрушение наше было неизбежным. Но постепенно он обвыкся и даже как-то обнаглел, вальяжно раскинулся на банке и стал с явным интересом наблюдать за моими действиями. Как я обычно рыбачу? Привязываю лодку к камышам, разбрасываю приваду, перекуриваю и принимаюсь неторопливо разбирать удочки, готовясь к ловле. Моя неторопливость приводила кота в бешенство, он сполз вниз и начал сновать по днищу лодки, укоризненно мяукая, словно порицая меня за медлительность.
Я закинул удочки. И что же? Кот немедленно лег на прежнее место, внимательно уставившись на воду, где покачивались поплавки. Я закурил, пряча коробок в ладонях, и на секунду отвлекся от поплавков. Дымок замяукал. В самом деле — поплавок одной из удочек то и дело погружался в воду и медленно уходил в сторону от лодки. Я потянул удочку из воды. Серушка, взявшая наживку, была небольшой, но кот бросился на нее так, словно на дне лодки билась щука. Отнимать ее я у кота не стал, что там говорить, — заслужил он ее, ей-богу заслужил!