И это естественно — провозглашаемые свободы часто противоречат этическим, моральным и политическим воззрениям, которые защищает государство. Наше время не стало исключением из правила.
«Жить не по лжи» — подхватили мы лозунг мудрого и брехливого Исаича. И стали жить, как советовал Солженицын, — не по лжи. Святая простота — он похоже верил в то, что говорил.
Стали жить не по лжи?
Как только подходит время свободных выборов, на нас накидывается стая политологов. Нам предлагают голосовать не разумом, но сердцем, кандидатуры зачастую такие, что им не нами руководить, а отбывать наказание в колонии строгого режима. И многие — оболваненные, оглупленные — голосуют именно за них.
Провозглашенная свобода бизнеса у нас обставлена такими рамками, что трудно понять, как предприниматель ухитряется выживать в созданных условиях. Но говорят, что мы создаем все условия для бизнеса.
Цены за квартиры, газ и электричество растут, но нас уверяют, что все это делается исключительно для нашего собственного блага, а то и прямо по нашему волеизъявлению.
Министр финансов Кудрин сказал: рост цен означает то, что люди стали жить лучше и готовы больше платить за поставленный им продукт. Вы когда-нибудь видели дурака, который вместо рубля с готовностью достает из кошелька червонец?
Что нам в свободе митингов и демонстраций, если митинги запрещают, а демонстрации разгоняют лихие ребята в черных масках, с дубинками и электрошокерами в руках? Времена Горбатого моста, где сидели шахтеры с касками в руках, уже прошли. И пустыми кастрюлями, слава Богу, настучались. Сейчас все иначе. Вон Гарри Каспаров вышел, помитинговал, потом пять суток в камере шахматные задачи в уме решал. А ведь всего-то и хотел — пройти в компании единомышленников по улицам, выкрикивая, что с чем-то не согласный.
Говорят, в камере кричать сподручнее — от стен отражается эхо и создается подобие многоголосия.
Более всего поражает жестокость, с которой митинги и демонстрации разгоняются. Можно подумать, что бойцов ОМОНа воспитывала не мать, а если и мать, то сами знаете, чья.
Да что там говорить — на простого неверующего стали смотреть как на исчадие ада, даже бывшие яростные богохульники на вопрос о вероисповедовании стали писать осторожное «агностик», то есть верующий в непознаваемое.
О свободе слова я уже не говорю, в последнее время писать то, что думаешь, стало возможным лишь ночью на заборах, говорить, правда, можно сколько угодно — но дома на кухне, призвав в качестве слушателя жену и детей, в крайнем случае хорошо подвыпившего собутыльника.