— Спасибо, но он пропал, — буркнул Трефилов, но не успел он вернуть пиво и колбасу на место, как супруга выхватила последнюю у него из-под носа и, взмахнув невесть откуда взявшимся ножом, кивнула в сторону буфета.
— Достань три тарелки и хлеб сюда же клади. Сейчас бутербродов наделаю, — проговорила она. Георгий Алексеевич опешил. Глянул на циферблат подаренных будущим зятем серебряных карманных часов, перевёл взгляд на жену, сосредоточенно кромсающую колбасу и, помотав в непонимании головой, потопал к буфету. А когда вернулся к столу, там уже красовалась не одна, а две бутылки местного, вполне приличного, между прочим, пива. Миг, и на протянутой им тарелке уже красуется пяток бутербродов. — Кружки принеси, и пиво открой.
— А? — услышав голос супруги, Георгий Алексеевич вздрогнул, но тут же спохватился. — Ага, сейчас.
Пока изумлённый супруг обыскивал шкафы в поисках подходящих для пива кружек и искал чем открыть на совесть закупоренные бутылки, Марфа Васильевна успела наделать бутербродов с одуряюще пахнущей чесноком колбаской, зеленью и хрустящими огурчиками, выложить на тарелку ломтики какой-то местной рыбки холодного копчения, сбрызнуть её лимонным соком, и нарезать тонкими пластинками, твёрдый ароматный сыр.
Миг, и суровый мужской дожор превратился в уютные вечерние посиделки.
— Марфуша? — Трефилов вопросительно кивнул на стоящую перед женой пустую кружку.
— Наливай, чёрт языкастый, — фыркнула та, подхватывая с тарелки тонкую пластинку сыра. И снова уставилась куда-то в пустоту. Трефилов покачал головой и, аккуратно налив в кружку пиво, с лёгким стуком поставил её перед женой.
— А мне ты не так рассказывала, — пробормотал он, с шумом втянув плотную пену, шапкой накрывшую его кружку.
— Подслушивал? — усмехнулась Марфа. Муж пожал плечами. — Ну да, не так. А как я должна была сказать? Как полтора года переписывалась с роднёй, пытаясь вытянуть с них фотографии повзрослевших детишек Скуратовых? Как пыталась узнать о возможных Александровых детях? Я же, когда впервые этого мальчишку увидела, чуть сознание не потеряла! Один в один — Сашка в юности. Вихры эти белоснежные, лицо, нос… глаза. Будто не дядька двоюродный, а брат родной. Да и характер его же, Сашкин. Но не сын, не сын… племянник.
— Жалеешь? — спросил Георгий, давя гнев. Но стоило увидеть удивление в глазах жены, как ярость исчезла без следа.
— Не жалею, любимый мой, — погладив мужа по щеке, ласково произнесла она. — жалею. Завидую… и боюсь.