.
Понятно, что такой претекст сильно обесценивает попытки связать генерала Муковнина с трилогией А. Н. Толстого и произвести его фамилию от слова «муки».
А вот следующий эпизод рассказа Г. Фрейдин ни в какую связь с пьесой не ставит. Речь идет о пребывании рассказчика в Аничковом дворце (цитируем по рукописи):
«Остаток ночи мы провели, разбирая игрушки Николая II, его барабаны и паровозы, крестильные его рубашки и тетрадки с ребячьей мазней. Снимки мертвых детей, прядки их волос, дневники датской принцессы Дагмары, письма сестры ее — английской королевы — дыша духами и тленом — рассыпались под нашими пальцами. На титулах Евангелий и Ламартина подруги и фрейлины — дочери бургомистров и государственных советников — в косых, старательных строчках прощались с принцессой, уезжавшей в Россию. Мелкопоместная королева Луиза, мать ее, позаботилась об устройстве детей; она выдала одну дочь за Эдуарда VII, императора Индии и английского короля, другую за Романова, сына Георга она сделала королем греческим. Принцесса Дагмара стала Марией в России. Далеко ушли каналы Копенгагена, шоколадные баки короля Христиана. Рожая последних государей, маленькая женщина с лисьей злобой металась в частоколе Преображенских гренадеров — но в какую неумолимую, в какую мстительную и гранитную землю пролилась родильная твоя кровь, Мария…»>{338}.
В печатном виде «прядки» детских волос утратили всякий оттенок сентиментальности и превратились в «пряди», а «снимки мертвых детей» стали «снимками великих князей, умерших в младенчестве».
Из шести детей Марии Федоровны в младенчестве умер лишь один — Александр (1869–1870, не дожил до года). Еще трое умерли взрослыми. А двое сыновей — Николай и Михаил — были убиты и тоже отнюдь не в детском возрасте. Но Бабель написал: «снимки мертвых детей»!.. А разве стоит удивляться тому, что бабушка хранит фотографии внуков: Ольги, Татьяны, Марии, Анастасии и Алексея. Расстрелянных и сброшенных в шахту 17 июля 1918 года.
В 1922 году Бабель выражался более внятно и рассказ о просмотре бумаг в библиотеке Марии Федоровны завершил так:
«Только поздним вечером я оторвался от этой жалкой и трогательной летописи, от призраков с окровавленными черепами».
Обратим внимание на допущенный в рассказе анахронизм: в декабре 1917 года никто еще не знал, как сложится судьба императорской семьи. Но можно усматривать в этом и указание на то, что мотив гибели царских детей был для Бабеля весьма важен.
Подтверждение мы находим в заключительной (8-й) сцене, по мнению Горького прикрепленной к пьесе механически.