Осмотрев церковные фрески и иконы, он заметил неведомые толпы нагруженных домашним скарбом баб, со свистом стягивающиеся вокруг монастыря:
«Черти, — закричал я, увидев их, и отступил перед неслыханным этим нашествием. — Не к инокине ли Марфе идете вы, чтобы просить на царство Михаила Романова, ее сына?..»
Автору на миг почудилось, что время пошло вспять. Хотя сомнения, конечно, были: штурмовать святую обитель могли и слуги Сатаны — черти… Все оказалось куда прозаичнее: на гору карабкались работницы костромской фабрики льняной мануфактуры, чтобы занять отведенные им для жилья помещения.
Публикация в «Правде» датирована: «Кострома, 20 декабря». А ввиду того, что помещена она была в июньском номере за 1924 год, очевидно: описанное событие следует датировать прошлым — 1923 — годом. Наше умозаключение подтверждается рукописью — здесь дата дана полностью: «Кострома, декабрь 1923».
Но вот, что удивительно: местная — костромская — пресса (газеты «Красный мир» и «Голос молодежи»>{342}) хранит полное молчание об этом радостном событии! И это тем более странно, поскольку в главной костромской газете «Красный мир» (в дальнейшем «Северная правда») имелась даже постоянная рубрика «У текстилей». Особое внимание газеты к текстильному делу понятно: льноткацкие предприятия были флагманом костромской индустрии (на втором месте стояла махорочная фабрика).
А из этого следует, что 20 декабря 1923 года указанного события попросту не было!
И «Конец святого Ипатия», выглядящий как очерк, на самом является рассказом, причем рассказом фантастическим! Остается понять: что подвигло Бабеля на эту мистификацию? Ответ может быть таким: в 1923 году прошло 10 лет со дня празднования 300-летия Дома Романовых, пришедшегося на 21 февраля (6 марта по н. ст.). И — второе: революционный народ превращает монастырь в жилой дом!
Невозможно сказать, кто первым протянул нить от Ипатьевского монастыря, где история Дома Романовых началась, до Ипатьевского дома, где она закончилась>{343}. Скорее всего, мысль эта пришла сразу во многие головы. Но это значит, что именно идея гибели Царской семьи заложена в заключительную сцену пьесы «Мария».
А вот 5-я сцена — письмо Марии:
«Карточка Алеши у меня на столе… Те самые люди, которые не задумались убить его и изуродовать его труп, — я ушла только что от них и помогала их освобождению — правильно ли я Сделала, Алексей, исполнила ли я твое завещание жить мужественно? — и тем, что в нем есть неумирающего он не отвергает меня…».
Кто он, этот Алексей? Возлюбленный? Если оставаться в пределах царской семьи, выбор невелик — цесаревич Алексей. Правда, ему и в день убийства не исполнилось 14-ти лет. Но и в этом возрасте подростки, особенно живущие в постоянном ожидании смерти, уже много думают и чувствуют… А тем, что есть неумирающего, является душа.