Но если допустить, что рассказ этот был частью более обширного повествования, достаточно легко установить и его место в этом повествовании — в самом начале, первая глава…
И глава эта полностью соответствует тому, что говорил Бабель Фурманову о своей «большой вещи» в 1924 году: «чекисты, которых знаю, ну… ну, просто святые люди. И я опасаюсь, не получилось бы приторно».
И, действительно, получилось приторно донельзя: Моисей Урицкий, «комиссар внутренних дел коммун Северной области <…>. За стеклами пенсне вываливались обожженные бессонницей, разрыхленные, запухшие веки», то есть недреманный страж Революции, что в свете еврейского его происхождения выводит прямо на 121-й псалом:
«Вот не дремлет и не спит страж Израиля. Бог — твой страж».
А подчиненные его — «товарищи, верные в дружбе и смерти, товарищи, каких нет нигде в мире, кроме как в нашей стране». Воистину: «святые люди», практически — ангелы. Из особого подразделения — ангелы Смерти.
Так что же думал Бабель о чекистах на самом деле? Вернемся к рассказу «Сулак»…
Приехав в село, чекисты идут к председателю сельрады расспросить о ночлеге и задают наводящий вопрос о «вдове» Сулака. Председатель, «простоватый парень», ведет их в ее хату, и чекисты видят там новорожденного младенца. Выйдя от «вдовы», председатель
«[о]глядываясь по сторонам, <…> рассказал, что Сулак служил когда-то у жовто-блакитных, а от них перешел к папе римскому.
— Муж у папы римского, — сказал Чернышов, — а жена в год по ребенку приводит…
— Живое дело, — ответил председатель <…>».
Заночевали чекисты у председателя, поужинали и легли спать. Но председатель завел разговор с дочерью. На окрик чекиста, что разговор мешает ему спать, председатель виноватым голосом отвечает:
«— Вчителька в школе трусов на развод давала, <…> трусиху дала, а самого нет… Трусиха побыла, побыла, а тут весна, живое дело, она и подалась в лес».
В украинском и южно-русских диалектах слово «трус» означает «кролик». А «сам» — это «муж, супруг» (отсюда, кстати, слово «самец»). И вот супруга, оставшись без мужа, сбегает в лес. Движет ею инстинкт размножения, стремление дать жизнь… И председатель констатирует: «Живое дело».
Но кроме инстинктов, существует и заповедь: «Плодитесь и размножайтесь!» Оттого и на появление младенца у вдовы Сулака председатель реагирует теми же словами — «живое дело».
Впрочем, люди, производящие на свет детей, никакой симпатии не вызывают: мать ребенка — «карлица», а сам ребенок — «младенец с раздутой, белесой головой». Иными словами: уроды, рождающие уродов. А слова председателя о жене Сулака — «вы на эту вдову не глядите, что она недомерок, у ней молока на пятерых хватит. У ней молоком другие женщины заимствуются…» — вызывают у чекиста, глядящего на женщину, склонившуюся над трупом мужа, лишь одну реакцию: