«— Молочная, <…> я тебе покажу молоко…».
Молоко — это влага жизни… А чекисты жизнь ненавидят, потому что несут смерть.
В село они приезжают с мандатами зоотехников. И это не просто оперативная легенда — это их отношение к людям. А люди для них скот, подлежащий выбраковке.
Это взгляд чекиста. А что видел Бабель?
О председателе, сидящем на печи, сказано: «ворот его рубахи был расстегнут, босые, добрые ноги свисали». Эпитет выбран совершенно неожиданный: «добрые ноги»…
А перед тем председатель говорит, что, оказавшись за границей, Сулак из стана украинских националистов «перешел к папе римскому».
Для чего упомянут здесь Папа Римский? Для того лишь, чтобы дать чекисту повод поиздеваться над председателем — живое дело!.. Папа Римский хранит обет безбрачия, и дети от него не родятся. А младенец откуда взялся? Уж не от непорочного ли зачатия?..
Нет, Папа Римский помянут здесь не случайно.
Вот описание трупа Сулака:
«Ноги мертвеца в польских башмаках с гвоздями, высовывались из телеги».
Здесь важно каждое слово — «польский», «ноги мертвеца», «с гвоздями»…
«Польский» — это католический, и тогда ноги мертвеца и гвозди складываются в один образ — католического распятия.
А у живого человека ноги «добрые», и, значит, жизнь — это добро, а смерть зло. И чекисты, несущие смерть, — несут зло. И сами они зло>{387}.
Вот только 1932 год совсем не подходил для вольного слова. И Бабель книгу обезвредил — заменил динамит пластилином. Так что можно было выдергивать чеку безбоязненно.
«Я решительно ничего не знаю о данном человеке, если знаю только, что его зовут Яков».
Карл Маркс «Капитал» (Кн. I, гл. 3)
Из поздних рассказов Бабеля «Карл-Янкель» привлекает наибольшее внимание исследователей. В силу чего удалось опознать и интерпретировать почти все составляющие его элементы.
Содержание рассказа таково:
У кандидата в члены партии Овсея Белоцерковского родился сын. Отец в это время находился в Балтском районе, организуя уборку жмыхов. Оттуда он направил жене поздравительную телеграмму, в которой наказал назвать сына Карлом, в честь Карла Маркса. Домой он вернулся через две недели и узнал, что в его отсутствие набожная теща произвела над младенцем обряд обрезания. Мало того, вместо революционного имени Карл, дала ребенку имя Янкель.
Посоветовавшись с секретарем партячейки, Овсей подал на тещу, Брану Брутман, в суд. Прокурор решил сделать суд показательным и провести его на фабрике имени Петровского. Кроме тещи на скамье подсудимых оказался и малый оператор Нафтула Герчик. Допрошенная в качестве свидетеля мать ребенка Полина, путается в показаниях, на лбу ее выступает кровавый пот, и в это время из соседней комнаты доносится плач ребенка. Объявляется перерыв на кормление. Но оказывается, что ребенка уже кормят — грудь ему дала какая-то киргизка.