Судебное заседание возобновляется, а рассказчик, глядя на сосущего младенца, тихо шепчет: «Не может быть, чтобы ты не был счастлив, Карл-Янкель… Не может быть, чтобы ты не был счастливей меня…».
Михаил Вайскопф квалифицировал рассказ как «вымученный гибрид марксизма с хасидизмом» >{388}, но, тем не менее, подвергает его тщательному анализу.
Кровавый пот на лбу Полины Белоцерковской он сопоставляет с Евангелием от Луки (22:44): «И был пот Его, как капли крови, падающие на землю».
А поскольку об адвокате со стороны обвинения, бывшем присяжном поверенном Самуиле Лининге, сказано, что «[е]сли бы синедрион существовал в наши дни, — Лининг был бы его главой», то и само судилище уподоблено суду над Иисусом.
Киргизка тоже упомянута не случайно: это указание на рассказ Всеволода Иванова «Дитё», в котором сибирские партизаны, заставив киргизку кормить русского младенца, замечают, что ее ребенок прибавляет в весе быстрее русского, и киргизенка убивают. Эпизод этот для Бабеля имел особое значение: мать его собственного сына, Эммануила, Татьяна Каширина, вышла замуж за Всеволода Иванова. Иванов ребенка усыновил и перекрестил в Михаила >{389}. А в 1929 году чета Ивановых произвела на свет своего сына, Вячеслава… Таким образом, у сына Бабеля появился конкурент.
Дедом Карла-Янкеля был кузнец Иойна Брутман. Иойна — это идишское произношение имени библейского пророка Ионы, а в иврите слово птр [уопа] означает «голубь». В Новом Завете голубь символизирует Святой Дух.
Имя отца указало ремесло его сыновьям:
«В мою пору у него росли три сына. Лучше их голубятни в городе не было. Сыновья кузнеца выходили на Александровский рынок с сотней пар голубей. Перед самой войной они начали водить почтовых голубей. Это была фабрика птицы; они занимали места столько же, сколько и сама кузница. Нельзя было и мечтать о том, чтобы перешибить Иойниных сыновей».
Что же касается кровавого пота на лбу Полины, то в рассказе он, видимо, появился не из Евангелия, а опосредовано. И таким посредником была повесть Николая Лескова «Владычный суд», точнее эпизод, повествующий о забранном в рекруты сыне еврея. Виновником этого оказался некий еврей-выкрест, вместо своего подмастерья обманом вставивший в список подлежащих призыву другого человека. И вот теперь несчастный отец призванного тщетно обивает пороги, моля об отмене безжалостного решения. И выглядят его потуги:
«до крайности образно, живо, интересно и в одно и то же время и невыразимо трогательно и уморительно смешно, и даже трудно сказать — более смешно или более трогательно.