Я знаю, вы правы — мой конец будет таким, как вы говорите. Но в Советский Союз я вернусь. На вопрос мой — „Зачем?“ — он ответил: из честности»>{462}.
Для них для всех — Мейерхольда, Грановского, Дикого, Эйзенштейна и Михаила Чехова — новый театр и новое искусство не были пустым звуком. И цель у всех них была одна — преобразить актера, а затем (и через него) — зрителя. Т. е. преобразить человека нынешнего и ветхого в человека чаемого и Нового. Только такое деяние достойно звания Революции. Это и есть Революция.
Революцией — страшной, кровавой и прекрасной — был Троцкий! И пока он оставался действующей фигурой, Революция жила. А в 1928 году Революция в России умерла. И те, кто не захотел жить с ее трупом, бежали.
Для нас сегодня идейный убийца — тот же убийца. Но люди первой трети XX века думали иначе.
Вот донос от 21 сентября 1936 года:
«После опубликования приговора Военной Коллегии Верх[овного] суда над участниками троцкистско-зиновьевского блока источник, будучи в Одессе, встретился с писателем Бабелем в присутствии кинорежиссера Эйзенштейна. Беседа проходила в номере гостиницы, где остановились Бабель и Эйзенштейн. Касаясь главным образом итогов процесса, Бабель говорил: „Вы не представляете себе и не даете себе отчета в том, какого масштаба люди погибли и какое это имеет значение для истории. Это страшное дело. Мы с вами, конечно, ничего не знаем, шла и идет борьба с „хозяином“ из-за личных отношений ряда людей к нему. Кто делал революцию? Кто был в Политбюро первого состава?“
Бабель взял при этом лист бумаги и стал выписывать имена членов ЦК ВКП(б) и Политбюро первых лет революции. Затем стал постепенно вычеркивать имена умерших, выбывших и, наконец, тех, кто прошел по последнему процессу. После этого Бабель разорвал листок со своими записями и сказал: „Вы понимаете, кто сейчас расстрелян или находится накануне этого: Сокольникова очень любил Ленин, ибо это умнейший человек. <…> Для Сокольникова мог существовать только авторитет Ленина и вся борьба его — это борьба против влияния Сталина. Вот почему и сложились такие отношения между Сокольниковым и Сталиным.
А возьмите Троцкого. Нельзя себе представить обаяние и силу влияния его на людей, которые с ним сталкиваются. Троцкий, бесспорно, будет продолжать борьбу, и его многие поддержат. <…>
Мне очень жаль расстрелянных потому, что это были настоящие люди. Каменев, например, после Белинского — самый блестящий знаток русского языка и литературы. Я считаю, что это не борьба контрреволюционеров, а борьба со Сталиным на основе личных отношений. <…> Какое тревожное время! У меня ужасное настроение!“