Но вот, что странно: Бабель, в октябре 1924 года обвиненный Буденным во лжи («выдумывает небылицы, обливает грязью лучших командиров-коммунистов, фантазирует и просто лжет»), защищаясь в декабре от нападок разъяренного военачальника, ни словом не обмолвился о свидетеле своей правоты — Мельникове!
В чем причина?
Возможно, дело обстояло так: служащий берлинского торгпредства по фамилии Мельников прочитал в журнале рассказ Бабеля «Тимошенко и Мельников» и, по наивности своей, подумал, что все написанное там чистая правда. И решил соорудить себе героическое прошлое — объявив себя командиром-конармейцем. А тут фильм американский привезли… Вот и повод поделиться вычитанными воспоминаниями.
Вот только была в том рассказе одна ненужная деталь — заявление о выходе из РКП(б). И Мельников придумал, как от нее избавиться — послал Бабелю письмо на адрес редакции «Красной нови». Ответит Бабель — хорошо. Не ответит — еще лучше!
На чем основано наше предположение? На возрасте — по словам Марии Андреевой, в 1924 году выглядел Мельников лет на 24–25. Значит, в 1920-м было ему не больше 19–20-ти. Так Гайдар был еще моложе…
Конечно, к Конармии прибивались разные люди, но командные должности занимали казаки с опытом боев Первой мировой. А до 1918-го в армию призывали по достижении 21 года… Так что, имей берлинский Мельников конармейское командное прошлое, было бы ему в 1924 году под тридцать… Глубоко штатская Мария Федоровна в таких тонкостях, наверняка, не разбиралась…
Но все могло быть и иначе, и на такую возможность при обсуждении данной главы указал Давид Фельдман.
Он предположил, что письмо С. Мельникова было написано не в 1924 году, а четырьмя годами позже, и намечалось к предъявлению на новом этапе дискуссии с Буденным, атаковавшим на этот раз вступившегося за Бабеля А. М. Горького.
А Горький, со своей стороны, мог поручить М. Ф. Андреевой внести несколько новых строк в свое старое письмо из Берлина.
Именно поэтому в 1924 году Бабель и не стал прикрываться от ярости Буденного Мельниковским письмом — не было тогда такого письма.
Более того: письмо Мельникова сам Бабель и написал! Действительно, с источниковедческой точки зрения письма эти весьма уязвимы. Мельниковское представлено машинописной копией, а где оригинал? Письмо же Марии Андреевой сами публикаторы называют «отрывком», не сообщая, где оно хранится и в каком виде до нас дошло — полностью, или приведенный отрывок это все, чем мы обладаем?
Согласиться с такой гипотезой, конечно, нелегко…
Мы бы и не согласились, кабы не один неожиданный пассаж в мемуаре Мельникова: