.
Не найдя сюжета и рамок, Добренко решил отыскать здесь хотя бы что-то общечеловеческое — эстетику и мировоззрение. Эстетика оказалась абсурдисткой, а мировоззрение пессимистическим>{238}.
Присутствие в рассказе абсурдистской эстетики вытекает из того, что рассказчик периодически задремывает, а пробудившись с изумлением озирает место, где оказался; в сновидениях он созерцает себя то умершим, то живым и спящим… Понятно, что непроспавшийся герой и действительность воспринимает неадекватно. И тогда Добренко приходит к выводу: течение событий в рассказе подчинено требованиям не просто абсурдистской эстетики, но эстетики совершено конкретной — театра абсурда. Что и подтверждает цитатой: театр абсурда — это «„непосредственная передача чувства шока, возникающего при осознании полной бессмысленности действительности и человеческого существования“». Цитата представляется Добренко настолько авторитетной, что даже не требует указания на источник. Мы этот источник отыскали>{239} и не впечатлились. А если бы впечатлились, непременно отметили революционную роль новеллы «Замостье» в мировой культуре. Ведь ранее считалось, что до идеи театра абсурда додумались лишь обэриуты в 1930-е годы, а европейцы — те и вовсе в 50-е! А тут — апрель 1924-го!
Но обратившись к самой новелле, мы убедимся, что во многом Добренко прав: отсутствуют в ней и внятный сюжет, и (если мы правильно понимаем термин «новеллистические „рамки“») фабула… Имеется лишь последовательность «картин»:
Конармия осаждает Замостье, штаб расположился в голом поле, льет дождь, засыпающий герой ложится в наполненную водой яму, которую сам называет могилой; герою снится, что он лежит в сарае, к нему является знакомая женщина по имени Марго, но герой не способен пошевелить ни одним членом или издать хоть какой-то звук; Марго заявляет, что герой мертв, и тот понимает, что женщина права; герой просыпается и едет к солдатам, стоящим в цепи; из-за линии фронта слышится странный звук, и герой понимает, что поляки убивают евреев; солдат-конармеец заявляет, что после войны евреев почти не останется; герой едет в тыл, входит в какой-то дом, требует у хозяйки еды, та приносит кувшин молока и хлеб, герой приступает к трапезе, но поляки наступают, и он со своим спутником бежит. По дороге спутник констатирует: «Мы проиграли кампанию». Всё.
Единственное общее в перечисленных эпизодах — это присутствие в каждом из них героя.
Вот художественное повествование:
«Начдив и штаб его лежали на скошенном поле в трех верстах от Замостья. Войскам предстояла ночная атака города. Приказ по армии требовал, чтобы мы ночевали в Замостье, и начдив ждал донесений о победе.