Шел дождь. Над залитой землей летели ветер и тьма. Все звезды были задушены раздувшимися чернилами туч. Изнеможенные лошади вздыхали и переминались во мраке. Им нечего было дать».
Сравним с описанием этого события в «Дневнике»:
«29.08. <…> Подходим к Замостью. Страшный день. Дождь-победитель не затихает ни на минуту. Лошади едва вытягивают. Описать этот непереносимый дождь. Мотаемся до глубокой ночи. Промокли до нитки, устали, <…> Мы сидим на полях, ждем донесений, несутся мутные потоки.<…>
30.08. <…> Мы в 3-х верстах от Замостья, ждем взятия города, будем там ночевать. Поле, ночь, дождь, пронизывающий холод, лежим на мокрой земле, лошадям нечего дать, темно»>{240}.
Отличия налицо: в рассказе дожди, лившие два дня подряд, сбиты в один дождь и день. А описанная в дневнике ночевка на мокрой земле в рассказе оборачивается сном в месте еще более мокром — яме, наполненной водой.
Не ближе к истине и эмоциональный рассказ о добывании еды:
«— Вина, — сказал я хозяйке, — вина, мяса и хлеба! <…>
— Ниц нема, — ответила она равнодушно. — И того времени не упомню, когда было.
<…>
Я <…> вынул спички из кармана и поджег кучу соломы на полу. <…>
— Что ты делаешь, пан? — сказала старуха и отступила в ужасе. <…>
— Я спалю тебя, старая, — пробормотал я <…>, - тебя спалю и твою краденую телку.
— Чекай, — закричала хозяйка высоким голосом. Она побежала в сени и вернулась с кувшином молока и хлебом.
Мы не успели съесть и половины, как во дворе застучали выстрелы».
На самом деле обошлось без поджогов и намного сытнее:
«Мечта осуществляется. Старый растерянный поляк со старухой. <…> Испуг чрезвычайный, все сидели в погребах. Масса молока, масла, лапша, блаженство. Я каждый раз вытаскиваю новую пищу. Замученная хорошая старушка. Восхитительное топленое масло. Вдруг обстрел, пули свистят у конюшен, у ног лошадей»>{241}.
А встречу с красавицей Марго (не иначе, королевой…) навеяли французские романы, в изобилии брошенные в поместье Кулагковского на подъезде к Замостью. Так что не логику абсурда мы здесь видим, а, скорее, образец махровейшего реализма…
Имеется в повествовании еще один момент, явно значимый — о евреях:
«…в двух шагах от нас лежала передовая цепь. Мне видны были трубы Замостья, вороватые огни в теснинах его гетто и каланча с разбитым фонарем. Сырой рассвет стекал на нас, как волны хлороформа. Зеленые ракеты взвились над польским лагерем. Они затрепетали в воздухе, осыпались, как розы под луной, и угасли.
И я услышал отдаленное дуновение стона. Дым потаенного убийства бродил вокруг нас.
— Бьют кого-то, — сказал я, — кого это бьют?..