Участковый задумался.
— А это как посмотреть! — неожиданно весело сказал он.
Бывает так, беседуешь с человеком, беседуешь, и вроде нормально разговор складывается, даже собеседник интересным кажется, а закончишь разговор, начинаешь вспоминать его, и разочарование охватывает — за полтора часа беседы словоохотливый собеседник не сказал тебе ничего существенного. Стас Мильштейн к этому привык и даже разработал целую систему приемов, призванных противодействовать этому. Но тут вообще ситуация складывалась особая — темнил ментяра, слова из него клещами тянуть приходилось, и ничего существенного Стас не услышал. «Противогаз бы тебе на морду, — подумал он, неприязненно припоминая ментовские проделки. — Или дубинкой по почкам отходить. Ты бы тогда враз раскололся, тянуть бы за язык не пришлось, сам бы все рассказал!»
— Ладно, — сказал Стас с досадой и захлопнул блокнот, в котором собирался делать пометки. — Не желаете исполнять закон о свободе информации и сотрудничать с прессой, и не надо! Будем вести беседы с общественностью.
Остановился он в единственной гостинице Кулибинска. Номер ему как представителю столицы дали из лучших — с зеленым фикусом в кадке и отдельным санузлом, но хорошего в том было мало. Горячей воды не было, холодная текла жиденькой струйкой, обещая в скором времени тоже прекратиться, телевизор в номере был установлен скорее для вида, потому что не работал, а холодильник беспрерывно урчал, довольно поглощая электроэнергию, но холода почти не вырабатывал.
Журналист неторопливо брился и размышлял, как вести разговоры с общественностью, когда в дверь номера постучали. Через некоторое время стук повторился — но уже настойчивей.
Стас Мильштейн открыл скрипучую дверь.
На пороге стоял щуплый невысокий человечек с бледным озабоченным лицом. Под правым его глазом имелся внушительный синяк. На человечке был довольно потрепанный костюм, причем пиджак его был надет на голубую майку. Нервно оглядевшись, человек проскользнул в номер, прижав палец к губам, словно призывая хозяина номера к осторожности и тишине.
— Вы журналист из Москвы? — тихо поинтересовался человечек.
Да, господи, конечно же из Москвы! Мильштейн полагал, что это без особых объяснений видно. Для того и трубку курил, потому и белые брюки с кожаным пиджаком напялил.
— Ну? — мрачно спросил он, вытирая от пены подбородок и щеки.
— Есть тема, — сказал человечек. — Обнаружилось четвертое тело, о котором пока никто не знает. Но сами понимаете, за так нынче и птичка чирикать не хотит…
— Я понимаю, — Стас полез за бумажником. — Сколько за эксклюзив?