Да и лицо у Андрея Георгиевича не слишком соответствовало облику ученого, сложившемуся в воображении Примуса. Вот только цепкие внимательные глаза, смотревшие с грустной иронией на происходящее, не слишком соответствовали общему облику.
— Даже не представляю, чем могу быть вам полезным, — сказал Гнатюк, удобно устраиваясь на скрипучем стуле рядом со столом оперуполномоченного.
— Как же, как же, Андрей Георгиевич, — в тон ему сказал Примус. — Вы ведь с Ильей Николаевичем Медником работали.
— Работал, — подтвердил Гнатюк. — Но это не значит, что я располагаю какими-то сведениями, которые могут помочь вам в раскрытии этого убийства. Мне очень жаль Илью Николаевича, но решительно не представляю, что могло бы помочь вам в работе. О его друзьях или знакомых я сведениями не располагаю, Илья Николаевич меня в домашние дела не посвящал, домами мы не дружили, а то, чем мы с ним занимались в институте, вряд ли вам поможет в расследовании.
— И все-таки, — улыбнулся Примус.
Гнатюк посидел немного, внимательно разглядывая оперуполномоченного.
— Извольте, — неожиданно легко согласился он. — Мы занимались исследованиями ДНК. Интересно и заманчиво узнать, каким образом в ДНК записана наследственная информация, каким образом запускается механизм формообразования, почему ДНК, скажем, стрекозы формирует именно стрекозу, а не что-то иное. Собственно, мы начали с того, что повторили опыты, которые проводились в Институте физико-технических проблем, а с началом перестройки были прекращены за отсутствием финансирования работ. В ходе экспериментов мы подтвердили опыты Гаряева — при работе с препаратами, полученными из эритроцитов цыплят, на экране спектрометра появлялись графики, совершенно отличные от классических. Они были более сложными, с бесконечными бурными всплесками, причем фрагменты этих графиков повторялись, хотя и в слегка видоизмененном виде. Предположения Гаряева, выдвинутые еще в восьмидесятые годы, полностью оправдались: мы установили, что колебания графиков отображают звуковые, или акустические, процессы, происходящие в молекулах ДНК! Молекулы подавали голос! Я не знаю, что вам это скажет, поймете ли вы, но акустические колебания ДНК обладают частотой до ста герц, что сравнимо с частотой человеческого голоса. Чуть позже мы попытались узнать, что происходит с физическими полями клеточных ядер во время их разрушения. Для этого мы нагревали ДНК до сорока трех градусов по Цельсию. И что же? На осциллографе появились высокие всплески кривых графика, словно это были сигналы «SОS». Молекулам ДНК было больно, и они жаловались «на свою „боль“». Но самое страшное началось при дальнейшем повышении температуры. Плавились жидкие кристаллы, на которых записывается наследственная информация в ДНК, стирались высокие генетические программы развития организма и «слышался» такой хаос «звуков»! Осциллограф чуть ли не зашкаливало. Жидкие кристаллы молекул ДНК умирали… И эту смерть подтверждали странные акустические колебания, которые походили на крики боли. Потом мы убедились: акустические колебания, которые излучает ДНК, зависят от ее происхождения. ДНК различных живых существ будет излучать разные акустические колебания. Грубо говоря, на всех ДНК записана первичная информация в виде слов. Организм информацию считывает и в соответствии с ней развивается. Понимаете? Спрашивается: кто «включил» эти программы развития? Почему идет формообразовательный процесс? Из одной группы клеток вырастают мышцы, из другой — кожа, из третьей — желудок, и так далее. Если программа нарушена — на свет появляются уроды. Постепенно мы пришли к мысли, что набор всех хромосом есть не что иное, как динамичная совокупность голограмм. В процессе развития плода в утробе матери в его крохотном тельце образуется множество волновых объемных «картинок». Они и обеспечивают волновые схемы «строительства» организма. Таким образом задаются маленькие послойные планы построения организма.