— На лодку какую-нибудь? Морскую яхту? Ну, не разбираюсь я в этой ерунде мокрохвостой! — недовольно нахмурился Фёдор. Я же недовольно цокнул.
Ну да, как всякий небесник, Трефилов относится к «предкам»-мореходам с лёгкой снисходительностью. А потому, неудивительно, что при всей своей двинутости на механике и технике, Федя даже не задумался о таком применении стоящего перед нами двигателя. «Всё, что ниже горизонта — не в счёт», так, кажется, говаривал капитан Гюрятинич. А ведь он не просто небесник, а купец! Эх, сгубит здешних профи кастовость и склонность к ненужной фанаберии! Впрочем, почему «сгубит»? Уже в гроб загоняет. Вон, тех же коллег-артефакторов вспомнить! Сидят как сычи по дуплам, гордые знатоки руники, поплёвывают на «невежд-обывателей», да свою паранойю выращивают, всё боятся, что их секреты кто-то вызнает, и в таких замечательных специалистах отпадёт надобность. А то и вовсе забьются под крыло всяким «департаментам», а те и рады стараться! Любую ерунду в государственные тайны запишут, только волю дай. Оттого и науки здесь в загоне. А откуда взяться их развитию, если нет обмена информацией?! Из страха, из презрительного: «быдлу не понять», молчат как рыбы об лёд, и на тот свет уходя, с собой же все знания и забирают. А последователям да ученикам приходится тот же путь по десятому разу проходить, только потому, что померший мастер, видите ли, боялся передать им какую-нибудь мелочь микроскопическую, чтоб конкурентов не наплодить. Вот и буксует здесь прогресс со страшной силой. Тьфу, идиоты!
Кто-то скажет: «а сам-то!» И я, чёрт его подери, соглашусь! Сам оказался не лучше. С другой стороны, разболтай я свои секреты тому же Завидичу или хуже того людям контр-адмирала Несдинича, сейчас бы волосы на голове рвал от обиды и разочарования. А так… ну ничего, я ещё всколыхну это болото. Так, что здешним чертям не просто тошно станет. Их наизнанку повыворачивает! Слово даю!
— Эм-м, шкипер, ты чего это, а? Шкипер… Рихард, успокойся! — заметив, как отползает в сторонку Фёдор, я нахмурился, но, глянув на собственное кривое отражение в надраенной до зеркального блеска банке перепускного клапана, тихо выматерился и постарался усилием воли потушить скользящие по телу электрические разряды.
Чтобы успокоиться и отойти от накатившего раздражения и злости, я сделал пару глубоких вдохов, обошёл вокруг сияющего свежей краской двигателя, и, погладив его по распахнутому ребристому кожуху, повернулся к Фёдору.
— Извини, Федь… вспомнилось кое-что. Так о чём мы?
— Хм, не дай бог, чтоб обо мне так кто-то вспоминал, — поёжился Трефилов и, тряхнув головой, договорил: — о яхтах, которые фарерцы себе строить решили.