Сверху с криком упал Яшка. Хрийз привычно подставила ему руку, и сийг сел, сворачивая громадные крылья. Он не шипел и не щерился, что воoбще-то редко с ним случалось. Признал старшинство?
Князь Бранислав подошёл к парапету, положил ладони на влажный гранит. Долго смотрел куда-то в море, на невидимый, скрытый туманом, гoризонт. Хрийз осторожно пересадила тяжёлого Яшку с руки на камень. Тоже молчала. В голове всё смешалось, вопрос лез на вопрос, с какого начать, девушка не знала. Интуитивно чувствовала, что лучше вообще молчать, а все вопросы задать кому-нибудь другому. Хафизе Малкиничне, например. Или Канчу сТруви…
Море глухо билось в основание набережной. Со стеклянными шорохом наползали друг на друга льдины, крошились, качаясь на тёмной, даже на взгляд холодной, воде. Сквозь туман моргал тревожным, зелёным светом маяк.
– Когда-то здесь лежали плодородные земли, - заговорил князь. – Златодол, Серые Камни и Каменнобродье… Море стояло далеко отсюда. Очень далеко, за Синим Шаром…
– Я думала, Сосновая Бухта стоит здесь много веков! – вырвалось у Хрийз.
Он качнул головой: нет.
– Сиреневый Берег превратился тогда в одну сплошную стройку. Как, впрочем, и Дармица,и Двестиполье… как все остальные. Это было нелегко.
Нелегко, он сказал. Да уж, конечно! Разрушенное войной хозяйство, голод, неурожай, болезни, возможно, даже – эпидемии…
– И вот я думаю… – продолжил князь, по-прежнему не отводя взгляда от горизонта. – Со всеми этими хлопотами, сначала военными, затем – гражданскими… Что-то я упустил. Точнее, кого-то.
И он посмотрел на Хрийз всё с тем же доброжелательным вниманием. Как будто знал о ней нечто, неизвестное ей, но хорошо ведомое ему самому.
– Я правда ваша дочь? – напряжённо спросила Хрийз.
– Да.
– А когда вы это поняли?
– Сразу же, как увидел.
Сразу же. Когда её вытащили из воды, почти утонувшую, нахлебавшуюся горькой солёной морской воды. Хлестнуло памятью словно кипятком обоҗгло: полупомеркшее сознание, чьи-то тёплые живые руки и тот же самый голос: «Малк, вольный рыболов! Ты ли чародеил сверх дозволенного?!»
– Тогда почему?..
Ветер, неизвестно откуда взявшийся в неподвижном стылом тумане, швырнул в разгорячённое лицо ледяным полуснежным крошевом, голос сорвался. Хрийз натянула капюшон плотнее, прикрыла лицо ладонью, чтобы отдышаться… И услышала невозмутимое объяснение:
– Я подумал, что девочка, проплывшая несколько вёрст в открытом море, достойна большего, чем банальный райский сад…
– Райский сад… – повторила Хрийз, чувствуя, как рождается в душе немой крик.
Райский сад! Больше года она была одна, совсем одна в чужом, страңном и страшном мире,и за отчаянным её одинoчеством стояла воля одного-единственного человека! Которого отцом назвать не поворачивался язык.