Мне кажется, вся эта круговерть несколько тяготит брата, он улыбается, разговаривает, но сам он не здесь, не с нами. Глаза потусторонние. Поглаживает иной раз, не замечая, висящую на перевязи руку, сжимает и разжимает пальцы, морщится. Пусть терпит. Эта семейная возня рано или поздно вернет его в наш мир.
* * *
– Помилуйте, дражайший цаннид хамбо Агван, весь этот ваш «Падмакатан»[16] – сплошная мистика, причем мистика примитивная. Волхование какое-то. А чудеса обычно – это или ловкий фокус, подтасовка или…
– Это у ваших длинноволосых в церкви – фокусы, а у нас, как вы сами заметили, – «или». Почему вы, уважаемый Евсей Дорофеевич, так слепы. Вы верите только в то, что можете увидеть, пощупать, попробовать на зубок. Только в чугунный столб, который неудачно выскочил вам навстречу и тюкнул в лоб.
Я снова в гостях у господина Лобсана, и мы спорим о природе чуда. На этот раз не в той комнатке в дацане, где обычно пьется прекрасный зеленый чай после хурала, а в собственном доме настоятеля. Дом опустел. Почти все монахи покинули его. Нынче здесь осталось, кроме самого ширээтэ-ламы, всего пятеро – три ламы да пара учеников-хувараков, мальчишек на побегушках. Господин настоятель мрачен последнее время.
Типографию пришлось закрыть за недостатком средств. Оставшиеся в дацане ламы в скором времени собираются уезжать в Бурятию. Да и вообще, буддистов в городе почти не осталось, и раньше-то их было около двухсот человек, а нынче – бог весть. В дацан почти никто уже не заходит, и службы теперь идут далеко не каждый день.
Скоро Лхабаб Дуйсэн[17], один из главных буддийских праздников. Еще бы! Снисхождение на Землю последнего Будды. Празднуют его чуть ли не месяц, с церемониями и зажжением огней. А тут и хурал отслужить толком некому.
– Скоро я останусь тут совсем один. Буду шаркать ногами по темным залам, светя себе огарком свечи, стряхивать метелочкой пыль с Золотого Будды, мести пол, напевая под нос священные тексты. Старый глупый Вагиндара, всеми забытый служка в заброшенном монастыре, – ворчал настоятель.
Насчет всеми забытого служки – это господин Доржиев, несомненно, прибедняется. Теперь, когда я знаю этого человека гораздо лучше, могу сказать, что забудут его едва ли. Учитель ныне живущего Далай-Ламы, один из его ближайшего окружения, ездивший не только в Питер, но и в Париж, в Пекин, в Индию и Цейлон с его поручениями, – влиятельный, тонкий и, вероятно, хитрый политик, приложивший руку к Большой игре там, на Востоке, человек образованный, да, с теологическим уклоном, но владеющий достаточно широкими познаниями в новой истории, знающий, где и в чем пересекаются интересы Англии и России, Китая и Монголии. Такие фигуры не растворяются без следа.