Но сейчас на уме у него лишь неудачи. Он жалуется: создал новую бурятскую азбуку, отпечатал ее здесь в столице, издавал книги, популярные у буддистов, сборники сказок и джатак на монгольском языке и с помощью этого нового своего алфавита даже перевел пушкинских «Рыбака и рыбку», но все это дело так и заглохло; практически все свои деньги вложил в строительство дацана, а он стоит теперь пустой.
– Война… Повсюду война. В России, в Тибете. Есть ли где еще в этом мире свободное от войны место? Или только в запредельной Шамбале?
* * *
Ко мне пришла Ксения. Пришла с дурной вестью. Вениамин арестован. В октябре бастовали чуть ли не все заводы Выборгской стороны. К ним даже присоединились солдаты. Стачки и манифестации шли одна за другой. И правительство наше ничего не смогло сделать. Разгоняли рабочих жандармы, казаки, присылали части из Московского гарнизона, но выступления не прекращались.
И конечно, Вениамин был в каком-то комитете среди руководителей этих выступлений. Большевики это были или эсэры, я так и не понял со слов несчастной Ксении. Но так или иначе, а среди арестованных оказался и ее муж. Сейчас он в Литовском замке. Что будет с ним дальше – суд (?), ссылка (?), Ксения не знает. Свидания не разрешены, и передать ему она ничего не может.
Она пришла ко мне вовсе не с тем, чтобы просить о чем-то. Ксения хотела просто поговорить с другом, так она сама сказала.
Мы уселись с ней в некогда общей нашей гостиной за столом, я налил ей чаю. Это наше чаепитие совсем не походило на те, что устраивали мы ранее. По иронии судьбы сегодня была как раз суббота, день английского файф-о-клока.
– Ты помнишь, Ксения, как мы пили чай с молоком и овсяным печеньем, которое ты пекла для нас?
– Да. И ты знаешь, я потом поняла, это было самое счастливое время в моей жизни. Я была тогда спокойна. Потом я научилась бояться. Каждый день ждать, что за ним придут. Ждать, бояться и молчать. Каждый день. Это было мучительно. Теперь, когда он арестован, мне даже стало легче. Может быть, это грех. Но тебе я могу сказать, Евсей. Мне кажется, ты поймешь. Все уже случилось. Больше не нужно ждать. Поэтому я почувствовала себя свободной. От страха. От ожидания.
– А как Павлуша? Ему, наверное, не просто.
– Да, конечно. Он очень переживает за отца. Но одновременно он гордится тем, что отец его арестован как революционер. Это почему-то возвышает его и в собственных глазах, и в глазах его друзей. Они собираются у нас дома и много говорят об этом. Я решила, пусть лучше у нас, чем неизвестно, где. Тем более, это ненадолго.