– Вот так-то, – мужичок взял купюру, осторожно свернул её в четыре раза, заботливо спрятал меж пальцев и тут же растаял в воздухе. Лишь злодейский его шёпот еще пару секунд витал в воздухе: – Квартира номер сорок четыре… Ковёр там… Не бойтесь… товарищ… ждут…
Сто рублей – потеря невеликая. Можно было махнуть на всё рукой, развернуться, и выбраться обратно к рюмочному павильону. Худо-бедно, но дорогу Туманов запомнил. Однако редкое в монотонной инженерно-безопасной жизни приключение, загадочный проводник, ещё более таинственная квартира номер сорок четыре и, главное, данный в ночном видении знак – ковёр, шансов уйти вот так, когда разгадка чудных событий лежала буквально на пороге, оставили Туманову немного.
Вздохнув, Туманов на всякий случай перекрестился, чего до сих пор ни разу не делал, потому как был некрещёным, раскрыл тяжёлую дверь и проник внутрь дома.
Гладкие беломраморные ступени, обрамлённые мраморными же – но серыми – поручнями, покоящимися на вычурных, достойных Эрмитажа точёных порфировых балясинах, закручивались изящным винтом вверх. Зеленая ковровая дорожка, ровно, словно по нити, проложенная по центру широких маршей, зазывно приглашала ступить на себя. И Туманов ступил…
Сорок четвёртая квартира, проводник не солгал, оказалась на третьем этаже. Это, в принципе, Туманова не удивило. Изумило другое – ни на первом, ни на втором этажах квартир не было вовсе. Дверь же, обычная, современная, холоднокатаного металла, отстоящая в трёх метрах слева от сорок четвёртой была пронумерована двумя тройками. Вход в квартиру справа от нужной – высокий, арочный, не произрастающего в России тисового дерева, – шутники от домоуправления (или весёлые хозяева) обозначили числом «55».
Эбеновая – иссиня-чёрная, резная замысловатым восточно-батальным сюжетом – дверь сорок четвёртой оборудована была не общепринятым в нынешних кондоминиумах и жилтовариществах электрозвонком с пошлой пластмассовой кнопкой, а допотопным ударным кольцом, надёжно заключённым в хищную пасть гривастого бронзового хищника. Туманов за него и взялся. Осторожно стукнул один раз. Подождал. Затем еще два, смелее и громче.
По подъезду прокатилось звонкое эхо. Дверь бесшумно отворилась.
В тесной сумрачной прихожей вопреки всем тумановским ожиданиям аппетитно пахло жареной с чесноком курицей. Слева прижался к стене невысокий шифоньер о трёх разболтанных и просевших полированных створках, точь-в-точь такой же, какие стояли практически в каждой советской квартире в семидесятые годы ушедшего столетия. Справа примостился нелепый трёхногий табурет с вырезанным в круглом сиденье сердечком. На нём лежал треснутый обувной рожок, над которым высилась недовавилонской башенкой початая бутылка пива «Рижское». С потолка одинокой стеклянной грушей свисала на скрученном проводе мутная лампочка.