– Они не просто позволили, они сами ее проложили, – хмыкнула Алиса. – Кто же к ним по бездорожью сунется? А если землепоклонник никого не обратил в истинную веру – он попадет в ад… Ты веришь в ад?
– Во внутренний – да. И в объективное «ничего» тоже. И, наверное, в Реконструктора…
– Один есть, – мрачно констатировал Смотритель, заметив движение в зеркале заднего вида. – Турист, держись! – Он вдавил педаль газа в пол.
Селес осторожно поднял голову и посмотрел назад. По безупречно ровной дороге за ними мчалось нечто небольшое, грязно-серое, снабженное маленькими устойчивыми колесами. Вокруг него закручивался густой дымно-пылевой смерч, но оммо разглядел гримасу восторженного азарта на небритом лице. Землепоклонник передвигался на тележке с мощным, судя по всему, двигателем. Он ловко орудовал рычагами управления и вдохновенно, дико улыбался, демонстрируя почти полное отсутствие зубов.
– А вам не кажется, что мы уже в аду? – разглядывая землепоклонника, меланхолично спросил Селес.
После обеда люди притащили в кабину несколько складных табуретов и кучу бесполезного хлама, которым хотели похвастаться. Бухгалтерша Афродита принесла недовязанную, но уже изрядно растянутую кофту позитивного оранжевого цвета. Петерен – целую стопку двухмерных изображений своей супруги, оставшейся на планете, и одно трехмерное, запечатлевшее трогательно некрасивых и счастливых толстяка и зубастую брюнетку в момент бракосочетания. Длинноволосый юноша, которого звали Берис – корабль отлично запомнил имя, потому что, представляясь, юноша заикался и блеял очень жалобно: «Бе-бе-берис», – так вот, этот невинный агнец приволок двух упитанных котов и несколько больших черных дисков. Коты тут же заняли позицию на саркофаге, истерично мурлыча и впиваясь в крышку когтями, а юноша потыкал диском в несколько подвернувшихся щелей и расстроился.
– А у вас ро-ро-розетка есть? – спросил он у корабля, культурно беседовавшего с Петереном.
Ответом послужило презрительное молчание. Берис вздохнул.
– Л-ладно, я все при-при-принесу… – И вышел в коридор.
Дружелюбие людей обескураживало. Вообще-то им подобные смотрели на неолюдей, или, как они говорили, «новок», свысока, потому что рост позволял, а к кораблям и вовсе относились как к заговорившей по некоему недоразумению бытовой технике. Почему-то они считали, что вместилищем разума может быть только теплое и дышащее. А обитателей додекаэдра восхищало все – и ментальное поле, и палиндромон, особенно развернутый, во время простого пожелания здоровья на котором можно было уснуть, и способность корабля разговаривать на любом языке, имеющемся в личной базе данных, и даже то, что он умел грубить или восхищаться вязанием храброй бухгалтерши. Людей просто распирало от любопытства: