Сергей Александрович с трудом переборол в себе желание обнять барона Лирниха.
Спустя небольшой промежуток времени казённый экипаж с двумя пассажирами приближался к дому 58 по набережной Мойки, где располагалось Третье отделение собственной ЕИВ канцелярии.
Генерал-лейтенант граф Бенкендорф оказался на месте, за массивным дубовым столом в своём рабочем кабинете, где и принял обоих с радушием. О чём пожалел.
Душевно поприветствовав Александра Христофоровича, Кокошкин заявил:
– Мы к вам по делу.
Да тут же и без промедления стал излагать. Не упуская ни одной детали и подробности, касавшейся высокопоставленной особы. Поведал и о злоключениях букета и о сегодняшнем визите. Затем, с лицом бесхитростным, почти наивным он обратился к Бенкендорфу:
– Не зная, что и делать, мы надеемся на ваш совет. И с благодарностью примем любое содействие.
Назвать Александра Христофоровича Бенкендорфа осторожным человеком значит то же, что и объявить Пушкина способным литератором.
Ни тени не промелькнуло на его лице. Про себя при этом он отчаянно чертыхался. Жалел, что оказался не в отъезде. Плутов из управления полиции клял на чём свет стоит. Но слушал. Да тут же сразу и прикидывал, чего от него ждут.
Подумав некоторое время, он посмотрел в глаза Кокошкину пристально и не мигая. Тот с ощутимым трудом, но выдержал взгляд.
– Разделяю ваше беспокойство, Сергей Александрович, – начал шеф жандармов. – Предполагаю, что покуда в ситуации нет ясности, великому князю нужна особая охрана. Негласная охрана, как важному свидетелю для защиты от возможных посягательств злоумышленника.
Оба снова понимающе переглянулись.
– Мы с бароном фон Лирнихом так и подумали, – произнёс Кокошкин, кивая на сидящего неподалёку полицмейстера. – А ежели охрана как-нибудь случайно обнаружится, то нас не сильно и осудят.
– Своих сотрудников я лично проинструктирую. Филеры приступят сегодня же вечером.
Рапортовать будут мне. О выявлении сколько-нибудь интересных фактов я вам, Сергей Александрович, сообщу незамедлительно.
На том и решили.
Павла Петровича Игнатьева порядком растрясло во время следования по твёрдой и неровной, выложенной плотным щебнем шоссейной дороге. Было уже почти по-летнему тепло, и Игнатьев мучился от духоты, сидя между нагретых, выкрашенных в чёрный цвет стен казённого экипажа.
– Да долго ли ещё? – спросил он фельдъегеря, важно восседавшего на облучке кареты рядом с кучером.
– Потерпите малость, ваше благородие, – ответствовал тот, – вот проедем Замятинку, затем Рябикино, а там Берёзовка – и, почитай, уже на месте.