Она доверчиво, как в детстве, взяла его за руку. И когда прижалась лбом к щеке, мир на минуту стал добрее.
– Знаешь, мне кажется, ты больше бегал за ней, чем любил… Она ведь – дар земли, ее дочь. Тут надо не взять, а беречь. Может, ты тоже что-то спугнул, не сберег?
– Веснянка, что бы там ни было, я сквозь землю пройду, найду, где истоки родников или закатная страна. Я на все готов. Скажи мне, это плохо?
Девушка опустила голову.
– Наверное, к каждому по-разному приходит… истина земли. Помнишь, как бабушка говорила про земное чудо? Кому-то надо увидеть солнце, кому-то переболеть и тогда через муку откроется это. А кому-то надо полюбить ее дочь. К тебе вот так пришло. Только, понимаешь, она другая. Она русалка, дышит травами, водорослями. Ей открыто иное, а мы иногда не верим непонятному. Может быть, ты ее обидел? Помнишь сказку, как у царевны-лягушки украли шкурку? Может быть, все мы такие, умеем ли мы любить неведомое, не спугнуть чудо?
– Но я буду искать ее. Неужели же никогда больше не увижу? Я все готов сделать. Найти в себе источник воды живой, растопить снега, умереть… Я буду искать ее.
* * *
Пришла такая зима, что казалось, и весен на земле не бывает. Долгими зимними вечерами смотрел отец на прядущую Веснянку и думал. Стала она сохнуть, перестала петь, могла долго-долго смотреть куда-то, а во сне иногда стонала.
Отец знал, как летом черный дым застиг его дочь на перекрестке. Не боялся старик злого глаза, но все же жалел, что послал тогда ее в лес. Лес, ночь таят для внуков солнца страшное. Они своей верой смогли оградить себя от дурных сил. Но было же когда-то, что разгневалось солнце…
В ее жизни уже не было той дикой боли, смятения, но странно, она как будто перестала чувствовать запах солнца и трав. Она все видела, понимала, но истинный вкус жизни, терпкий и влажный, пропал для нее. И стало все кругом ей так же безразлично, как серое небо над лесом. И главное, Веснянка перестала петь. В ее жизни уже не было тьмы, волка и боли, но из нее почему-то ушло и солнце. Она ощущала: надо только совсем забыть про волка, про то, что он был в ее жизни, и вернется к ней радость. Но иногда приходило беспокойство: он все-таки где-то рядом, и он жив. И она иногда чувствовала: этот волк, зверь, не любящий ее, думает о ней.
– Отец, помоги мне!
Тусклые сумерки проглядывали сквозь дверь. Она подсела к огню. Старик положил руку на золотистые волосы дочери.
– Кто тебя сглазил, дитя мое, кто тебе позавидовал?
– Что со мной, скажи? Все вижу, все понимаю, а как будто все это – не мое.
Старик тронул огонь, из него вылетели искры.