Виктория всегда хотела жить красиво. А если не получится — то хотя бы красиво умереть. Так она частенько говорила еще во времена студенчества. Боюсь, правда, что, садясь за руль «мерседеса», она представляла не искореженный металл и обгоревшую плоть, а нечто другое.
У Вики было две особенности, которые не давали ей получать удовольствие от жизни: внешность фотомодели и искреннее доверие рекламе. В то же время, к сожалению, у нее отсутствовали две другие важные черты, которые могли бы спасти дело, — умение изображать недоступность и терпение.
Основные сведения об окружающем мире Вика черпала из рекламных роликов и Cosmo. Это давало ей неиссякаемый источник поводов чувствовать себя неудачницей. Она ненавидела метро и свою работу офис-менеджера и мечтала проводить выходные в Европе, а не на старенькой, замшелой дачке родителей. Время от времени в ее жизни появлялись богатые мужчины, о чем она каждый раз с восторгом сообщала нам по телефону. Но они исчезали так же быстро, как возникали. Сначала Вика всего лишь презрительно пожимала плечами по этому поводу, выпивала три порции сладкого капуччино и снова отправлялась искать работу. Но во время наших последних встреч улыбка Виктории казалась мне вымученной.
Больше всего на свете Вика боялась повторить жизнь своей матери: по ее распорядку восемь часов ежедневно отдавались работе, вечера — кухне, выходные — даче. Но жить иначе нужно уметь, а красавица Вика, несмотря на свои запросы, оставалась точно такой же заводской девчонкой, как ее мать. Лет двадцать назад у нее в жизни все сложилось бы очень счастливо: Виктория бодро бы стучала на машинке в какой-нибудь советской конторе, где через каждый час получасовой перерыв на чай, никогда бы не стояла у стены на танцах и, в конце концов, вышла бы замуж за «первого парня на деревне», ударника труда, который только что получил квартиру в новенькой девятиэтажке с лифтом. Я уверена, что тогда она бы не мечтала о большем. Но ей повезло, и она родилась в один год с нами.
Сегодня я пережила очень сильное удивление, можно сказать, шок.
Я — старая злобная карга двадцати семи лет от роду, человеконенавистница, циничное существо с остатками прагматизма вместо разума — рискую стать духовным гуру. Никак не могу взять в толк, как такое получилось. И ладно, если бы речь шла о влюбленном Илье. Нет, я говорю о нашей умнице Насте Филипповой.
Как повелось в последнее время, мы вышли с работы вдвоем с Настей, но Илья увязался провожать нас. Ненавязчиво купив нам мороженое, оставшуюся дорогу он молча шел рядом и с улыбкой слушал наш интеллигентский вздор о роли фаталистического мировосприятия в искусстве Древней Греции и трехстах способах приготовления кофе. Я старалась не смотреть в сторону Горбовского, но его это, похоже, ничуть не смущало. Он помог нам забраться в маршрутку и, просияв напоследок одной из своих чудных улыбок, направился в сторону метро.