И заплакал.
А Лина ничего не почувствовала. Наверное, и в самом деле в ней все перегорело уже, не было Кольке Быстрову места даже в маленьком уголочке ее души.
— Уходи, Коля, — тихо сказала она. — Уходи. Пожалуйста.
— Да? — выкрикнул он и схватил ее за руки, так что соприкоснулись они грудь в грудь, и Лина почувствовала, как жарко и часто бьется его сердце, гоняя по сильному телу пьяную кровь.
— Нет уж, нет уж! Никуда я не уйду! — шептал Колька, наглея руками.
Лина оттолкнула его. Глаза их встретились, Колька побагровел, с шумом всосал воздух и встал, разыскивая в кармане измятую пачку сигарет.
— Значит, гонишь? — сипло сказал он. — Смотри, Басяева, пробросаешься. Другие подберут!
Но Лине было безразлично, кто ее бывшую любовь подбирать станет. Ничего у нее в душе не колыхнулось. Ничего. Тьма и пустота были у нее на душе. И одно желание ею владело: скорее бы он ушел. Устала она, как может устать человек, к которому злым мотыльком стучится в окно забытое и оплаканное прошлое.
И не могла она забыть его слова злые. Помнила Лина, как Колька спрашивал, чем она его опоила. Помнила и за то презирала.
Колька ушел, а она забралась на чердак и ревела всласть, потому что помнила Колькины руки, чтобы там ни говорили о любви и ненависти.
Казалось бы, сколько книг написано о любви! Больше, наверное, только о войне писали. Все разложили по полочкам, а как коснется тебя самой, то ничего не понятно, откуда эта самая любовь берется и почему на смену ей иногда приходит спокойное и плавное равнодушие? Но это Лина себя обманывала. Не было в ее душе равнодушия. Трогал ее чем-то Колька, и она его забыть не могла, только признаваться себе не хотела. Потому и выла вполголоса на чердаке, размазывая слезы по опухшему лицу.
— Лин, ты чё? — ткнулась ей в спину верная Янка.
Лина вытерла лицо, собралась с силами, закусила дрожащие губы и повернулась к подружке.
— Ерунда, — сказала она. — Янка, хочешь, я тебя летать научу?
Знаете, человек, который умеет летать, запросто может станцевать на рыхлом облаке, ползущем неторопливо в небесной синеве. И даже другого научить.
— Я боюсь, — сказала Янка.
Вечер был длинным, как Млечный Путь на небе.
— Не сходи с ума, — посоветовал Седик. — Ты ведь обратно в деревню возвращаться не собираешься?
— А чего там делать? — вздохнула Лина. — Все вечно пьяные ходят. Ты разве не помнишь, как там ко мне относились? Была охота ведьмой слыть. Я в институт поступать буду.
— Я тоже в деревню не хочу, — тоже загрустил Седик. — Только вот корову жалко, и мыши без меня разболтаются вконец. Они такие наглые в последнее время стали, идут через комнату, шага не прибавят.