Было простое решение, чтобы все это кончилось. Достаточно было выбраться назад, в траншею, присесть на дно, засовывая ледяное дуло автомата в рот, и нажать на спуск. Мир разлетится в красные клочья, и наступит спокойствие. Некоторое время Ганс Гессель боролся с почти неодолимым желанием поступить именно так, потом пробрался в угол, где на дымящихся голубовато-розовых углях стоял бак из пищевого термоса. Набрав в котелок горячей воды, заменяющей им чай, Ганс неторопливо тянул горячую жидкость, и в голове его медленно формировалась жутковатая мысль, которую он пока гнал от себя, но которая занимала его все больше и больше.
Нет, он не хотел умирать. Ему хотелось жить, но шансы выжить в этой ледяной пустыне были ничтожны. Он сидел у огня, слушая простуженное бормотание больных обессиленных солдат, и все больше утверждался в мысли, что надо что-то делать, если ты хочешь выжить, и делать немедленно, не откладывая это до утренней атаки русских, которая может оказаться последней для каждого из них.
И тогда он сделал то, что должен был сделать давно, — оставив блиндаж, он выбрался на бруствер и осторожно, как его учили когда-то, тесно прижимаясь к запорошенной снегом земле, пополз в сторону русских позиций.
Армия жила надеждой.
Со стороны Ростова на помощь к осажденным солдатам Железной армии прорывалась танковая группировка Гота. Не было блиндажа, не было дома, не было госпиталя, где бы не обсуждались новости последних дней. Прорыв Гота вдохнул в немецких солдат веру в лучший исход. На аэродроме близ поселка Опытный стояли палатки с красными крестами, здесь же собрались офицеры тыла, которые надеялись покинуть русский котел с первым же транспортным самолетом. Русские давали транспортникам садиться, но не давали взлетать, поэтому аэродром больше всего походил на огромный цыганский табор, где можно было встретить невероятно одетых людей — в ход шли пуховые платки, женские кофты, полушубки, все, что могло спасти от русских морозов, которые только крепчали день ото дня.
Прорыв танков Гота был избавлением от смерти и еще большим спасением от позора плена, который становился все более реальным. Русское кольцо сжималось все теснее, оно уже становилось удавкой, в которой задыхалась непобедимая армия, одолевшая Францию и не раз бившая русских в самом недалеком прошлом.
Слух о том, что Гот стал, привела всех в отчаяние.
Гот стал?
Нет, его остановили.
Тяжелейшие бои на южном направлении были яростными. Русские дрались отчаянно, понимая, что прорыв Гота означает возможное падение Сталинграда. Ценой своих жизней русские артиллеристы остановили танки Гота. Сотни железных коробок стыли под степными ветрами в Придонье, у разрушенных орудий в холодных окопных могилах легли русские, не пустившие их в Сталинград.