Она все-таки снимет с себя очки и удивленно зажмурится – без автокоррекции очков все вокруг слишком яркое, резкое. Настоящее. Вероника проводит ладонями по лицу, разглаживает кончиками пальцев веки. Еще раз глубоко вздыхает – и вместе с воздухом легкие заполняет спокойствие.
Это просто сообщение. Она не обязана ничего отвечать, ничего с ним делать. Она может просто удалить его – вот так – и больше не думать об этом. Вероника снова смотрит на время и с удовлетворением замечает, что у нее есть еще почти два часа. Достаточно времени, чтобы закончить все на сегодня.
По дороге с работы она невольно радуется, что удалила сообщение – иначе сейчас, в трамвае, наверняка захотела бы снова открыть его, перечитать, может быть, даже ответить. Но теперь ничего этого сделать нельзя, и Вероника думает о том, как правильно поступила, до самой своей остановки, так и не включив новости.
Пройти квартал пешком, подняться по лестнице наверх, позвонить в дверь. Почему-то Лаура не кричит из глубины квартиры – Эмиль открывает почти сразу, и лицо у него очень серьезное, напряженное. Взрослое. Он не смотрит на очки Вероники, а куда-то чуть в сторону, мимо, поверх ее плеча. Она копирует его взгляд, соскальзывает по отрешенному плечу дальше, за ухо, по тихой, слишком чистой комнате – запахи! куда подевались запахи? – и наконец ее глаза останавливаются на диване.
Композиция была лаконичной и завершенной – Тим сидел, положив руки поверх рамы, и «Лес» частично закрывал его, то ли пытаясь встать между ним и Вероникой, то ли отчаянно желая привлечь наконец ее внимание. Потом она будет пытаться вспомнить – что было раньше? Слово «композиция», вспыхнувшее в голове вереницей ассоциаций – или безжалостно блестящие стекла?
– Это – что? – спросил Тим, чуть отклонив «Лес», как будто хотел, чтобы Вероника получше рассмотрела картину.
Ее очки должны были скорректировать этот жесткий, нестерпимый блеск. Но не справлялись.
«Что ты здесь делаешь?» – должна была бы сказать она, сурово и решительно. Совсем так же, как сверкали его очки – да что там, у нее же теперь есть свои собственные! Почему она не может спрятаться за ними так, как прячется за своими он?
– Это картина, – отвечает она глухо.
– Почему ты ее продаешь? Куда дела остальные? И что? Вообще? Происходит? – Тим делает широкий жест рукой и останавливает его на Веронике.
– Я продала все картины, – так же тихо говорит она. – А ты здесь больше не живешь.
Он улыбается – холодно, стекла очков непроницаемы. Достает из кармана смартфон, что-то печатает. Пару секунд спустя браслет Вероники вибрирует, в углу очков мигает иконка нового сообщения – но его можно не открывать. Вероника точно знает, на какую сумму увеличился ее счет в банке. Она сама назначала цену картине.