– Тим, – вдруг говорит она и внимательно смотрит на его очки, – а насколько опасно находиться на солнце, если два месяца назад начал принимать суппрессивы?
Он вздрагивает – кажется, впервые в жизни она видит такое – замирает на пару секунд – а затем выплевывает в ее лицо ругательство. Резкое звучание слова странно контрастирует с непроницаемостью его очков.
Тим хватает ее за руку и тащит за собой – через перекресток, вдоль поблекших домов, к двери с грязным стеклом. Заталкивает в темный подъезд, чудом не поломав зонтик – Вероника успевает сложить его в последний момент – и рывком поворачивает к себе. После улицы она с трудом видит Тима – но его очки яростно блестят, отражая свет из мутного стекла.
– Ты ненормальная!
Слово снова взметает ворох воспоминаний – и Вероника поднимает палец, поправляя:
– Нет. Сейчас я как раз нормальная.
Он шумно вздыхает – она отчетливо слышит в этом еще одно ругательство.
– Ты поэтому перестала рисовать? Из-за суппрессивов, верно?
Она слегка пожимает плечами.
– Я просто перестала.
– Зачем ты начала их принимать?
– Для Эмиля.
– В смысле? – не понимает Тим.
– Чтобы оформить опеку, нужна справка о постоянном приеме суппрессивов.
Новый вздох – уже не такой злой.
– Зачем ты приехала сюда? – устало спрашивает Тим – и вдруг снимает очки. Закрывает глаза, массирует пальцами переносицу.
Вероника молчит. Она не знает, что ответить, как объяснить, что все вокруг стало серым, и она надеялась – все дело в стекле, окружавшем со всех сторон?
Тим открыл глаза, внимательно посмотрел на нее, чуть прищурившись – без очков, без пугающего блеска стекл.
– Ты хочешь перестать их принимать. – Вероника так и не поняла, был ли это вопрос или утверждение. Но все равно возразила:
– Я не могу. Из-за опеки. Если меня ее лишат, Эмиля заберут в воспитательный дом, а Лаура не сможет его видеть.
– Если я расскажу тебе, как получить справку, – Тим снова надевает очки, и стекла выжидающе блестят. – Ты откажешься от них?
Вероника смотрит на сложенный зонтик у себя в руке. Пятна цвета перетекают друг в друга – точно так же, как перетекали краски на холсте когда-то очень, очень давно.
В другой жизни? В этой?
|4|
У доктора Миккеле пронзительно голубые глаза, которые постоянно смеются – возможно, все дело в морщинах, разбегающихся от уголков, словно лучи. Он, наверное, чуть старше Тима – значит, не может быть «чистым» – и не носит «виар», но кожа слишком бледная для человека из штатов. Почему-то Вероника ждала, что он будет тоже оттуда.
Голубые глаза изучают ее, кажется, чуть насмешливо – но руки при этом методично делают свою работу – пульс, температура, давление. Вероника сидит на длинной кушетке и вспоминает больницу.