— А под той скалой, у подножья, в глубоком дне зияет пещера, за той пещерой — царство невиданной красоты, и в том царстве сидит, пригорюнясь, печальная царевна. Но дорогу к пещере заслонили, преградили серые, злые кораллы, черные морские ежи с длинными острыми иглами, большие рябые змеи, тоненькие юркие рыбки с острыми, как кинжалы, клювами и живые ядовитые камни, похожие на старых жаб.
Она улыбнулась.
— Но порой, редко-редко, покидает царевна свое царство невиданной красоты, проплывает через всю длинную пещеру и останавливается у самого входа, под красивой крутой скалой. Останавливается и оглядывает глубины, ищет кого-то большими печальными глазами.
Она улыбалась.
— И я там был, мед-пиво пил… Стоял у той скалы и ждал, когда дева-царевна выплывет, глянет на меня своими большими глазами, засмеется звонко, рыбьим хвостом всплеснет, и нырнем мы с нею в глубь глубокую…
Она все еще не знала, что сказать, и засмеялась, выслушав эту сказку; ей захотелось вдруг потрепать его светлые волосы, еще влажные, слипшиеся.
И тут она вспомнила наконец, что хотела сказать:
— Здесь ведь нет кораллов…
— То есть как это нет?
— И разноцветных рыб нету.
— Есть! Должны быть!
— Нет и не было ничего такого.
— А царевна?
Она не ответила.
— Дева с большими печальными глазами?
Она помолчала, потом спросила:
— Кто ты?
— Иоганн.
— Иоганн…
— А ты?
— Сара.
— Сара…
Он отбросил свою маску, трубку.
— Пойдем, Сара.
Он взял ее за руку и повел, петляя меж голых и полуголых тел, коробочек, сумочек, зонтов, шезлонгов, белых и загорелых животов, ног и рук, по горячему желтому и мелкому песку — в синее море.
И они уплыли, поплыли вместе и, ныряя, разглядывали друг друга, а потом, вынырнув из воды, терли глаза, потому что морская вода солона и щиплет, как слезы, даже тогда, когда смеешься.
И снова ныряли.
И он говорил, хоть она не слышала слов, только по движению губ могла прочесть:
— Я хочу, тебя.
27.
То же самое говорил ей врач.
Но глаза тогда не щипало.
Врач захватил с собою две пары подводных масок — себе и ей.
Она не видела движения губ, потому что изо рта у него торчала трубка.
Он не мог ничего сказать и говорил глазами.
Она отлично поняла его, хотя ничего не ответила тогда, под водой. А может, и ответила — так никогда и не спросила, ответила она ему тогда или нет, потому и не знала. Она ответила позже, ночью, там, на берегу Красного моря, в палатке, далеко от всех, где близки были только полная луна, светившая, как ночное солнце, водная ширь, серебряная рябь воды, ветер Синая, несущий песок, как дымку, да легкое поскрипывание этого песка на зубах и сухое першение в уголках глаз — тоже от песка.