— Боже мой!..
41.
— Боже мой… Боже… Господи Боже мой, — как бы про себя сказала старая женщина, — не может быть… Невозможно… Быть этого не может!
И не могло.
Разве могло такое быть?
Нет, не могло!
Как звать того человека, она не знала, у него ведь не было имени, только номер ……13, две последние цифры были 13, но когда изредка вспоминала о нем, он представлялся ей все таким же рыжеволосым, как тогда, только с бородой, успевшей поседеть, потому что столько лет минуло, она старела, должен был и он постареть, поэтому оброс бородой, и борода все больше седела с годами, пока не стала совсем белой, а потом и виски подернулись инеем. И лицо покрылось морщинами, конечно, лоб, щеки, шея, и мешки под глазами, и волосы на груди тоже поседели, и глаза голубые выцвели, потускнели. Прошли годы, десятки лет.
Неужели десятки лет?
Да, десятилетия.
А с годами старится человек.
Человек…
Так и звала его, потому что не было имени.
Правда, кроме номера, на нем был еще знак еврея — звезда со словом Jude. Еврей. Так и требовалось его звать — Еврей, der Jude.
Ей было странно, неловко называть его так. Пробовала иначе — Тринадцатый — Dreizehn — der Dreizehn, что звучало не менее странно, смешно и даже немножко страшно, потому что она была суеверна, и число тринадцать ее пугало, а так как Мужчиной звать его тоже было нельзя, потому что он был номер, только номер, как было сказано, — и сказано достаточно ясно, она при других никак не называла его, а про себя звала Человеком.
Mensch!
Разумеется, и это имя было не для него, потому что он был номер и только номер, так должно было быть, но другого имени, как ни старалась, не могла она подобрать.
И про себя добавляла — рыжий.
Тот Рыжий Человек.
Их, несколько человек, пригнали из ближайшего лагеря к ним в деревню и раздали по дворам для работы, мужчины ведь были на войне, и ей, молодой соломенной вдове, достался тот Рыжий Человек.
Сказать по правде, — нет, не сразу стала звать его Человеком, а позже, может, и не многим позже, но все равно не сразу.
Когда он переступил порог ее дома, отвела его в мансарду, узкую комнатку на чердаке, с одним окном, тоже узким, и скошенным потолком, сужавшимся вместе с черепичной крышей.
Половина мансарды была завалена старой рухлядью, а сбоку стоял узкий деревянный топчан.
Тогда еще никак не звала его.
Не знала, как называть.
Der Jude?
Der Dreizehn?
Der Der?
Тот Этот?
Да и не был еще он для нее человеком, только номер ……13 с шестиконечной звездой и словом Jude, вот и все — разве это человек?
Но как-то вечером, после тяжкой дневной работы, она случайно вошла в ванную.