Тут прозвенел звонок.
Звонили снизу.
И звонок был опять похож на тот, на Бенин, когда он, уходя на войну, сказал:
— Пускай хоть всех убьют. А я вернусь.
Кто там? Кто же это?
Когда позвонили снова, она встала с кресла и, ничего не говоря, пошла к двери.
Подняла трубку и услышала женский голос.
Ее спросили, просто спросили, та ли это улица, тот ли дом и здесь ли живет она, Сара.
Ответила не сразу.
Только почувствовав, что снова дышит, может шевелить губами, сказала:
— Да.
Ведь она не видела чужой машины, не слышала, как подъехали, затормозили, ничего.
Смешно!
Столько ждала, прислушивалась, и вот проворонила, а они уже тут как тут. Она молча прижимала к уху надтреснутую трубку: слышала, как щелкнул замок — открылась дверь подъезда, и снова щелкнул — закрылась: они были уже внутри, шли к лифту.
Она выпустила трубку из рук, и та повисла, качаясь на шнуре-спирали.
Хотела подбежать к черной шкатулке магнитофона, чтобы включить свою музыку, но увидела гостью, которая все еще сидела в гостиной.
Она была не одна.
И не включила магнитофон.
Это была ее и только ее музыка.
Она видела, как старая женщина встает с кресла, слышала, как та говорит:
— Я пойду…
Гостья хотела сказать что-то еще, но не сказала, не ушла, потому что увидела лицо Сары — не такое, как было раньше, незнакомое, странное лицо.
Сара качала головой.
И руками, — вытянув руки, ладони выставив, — не давала гостье уйти, просила остаться.
И старуха опять села в кресло, испуганно озираясь, ни о чем не спрашивая.
Так и сидела, а Сара как стояла, так и продолжала стоять, пока не послышались голоса, стук захлопнутой двери лифта и звонок.
Теперь звонили отсюда, с лестничной площадки.
Сара не могла включить музыку, так как была не одна в доме, и не стала ждать, когда позвонят еще раз.
Тут же пошла и открыла дверь.
На пороге стояли четверо, и Сара подумала: людей не хватает, кто на фронте, кто другим занят — война ведь, и все такое.
Она впустила их.
Женщина с потертым чемоданчиком, ее она где-то видела, ну да, конечно, медсестра, коллега ведь.
Девушка-солдат уже не плачет, только глаза пугливо расширенные.
И другая девушка — офицер.
Седобородый мужчина в черной шляпе.
Три женщины и всего один мужчина, не хватает людей, конечно, все на войне, еще не вернулись.
Она закрыла дверь, те, незванные, стали рассаживаться кто куда.
Старая гостья оглядела всех по очереди, задержавшись на мужчине в черной шляпе.
Потом еще раз взглянула на него.
А когда он снял шляпу и остался в черной ермолке, от которой заметен был только краешек, она увидела рыжие волосы, поседевшие на висках, и охнула: