Ей очень хотелось подойти, расстегнуть его пиджак и посмотреть, есть ли под пиджаком номер, который оканчивается знакомыми цифрами.
Хорошо, если бы человек вдруг сам расстегнул пиджак: было жарко, тут, наверное, всегда жарко, в этом крае пустыни.
И еще он мог заговорить.
Ему же не весь язык вырвали, половину лишь, так что за столько лет он мог научиться говорить, у него было уйма времени. Не так ли?
Сон ведь.
Сон!
Разве может это быть явью, если тридцать с лишним лет было сном, пусть чудесным, прекрасным, но только сном…
— Еще кофе? — спросила Сара, и гостья очнулась.
42.
— Хотите кофе? — предлагала Сара гостям.
И гости не смогли отказаться, согласились выпить по чашечке кофе.
Теперь кофе надо было сварить, и она медленно двинулась в кухню.
Спешить было некуда и незачем, все уже сказано, больше не о чем говорить, вот только чашечку кофе, черного кофе выпить за круглым низким столиком гостиной, насладиться добрым кофе и молча разойтись, больше ничего не сказав друг другу, лишь попрощавшись, как положено, выходя из дома.
Как только они вошли в гостиную и сели за столик, Сара первой заговорила.
— Вы из кардиологического, верно? — обратилась она к сестре, единственному знакомому лицу.
— Да.
— Хорошо, что сегодня мне дали отпуск. А то б не застали, пришлось бы снова ехать, искать. Меня теперь нелегко найти, все время в больнице. Днем и ночью. И у вас в отделении тоже, да?
— Тоже…
Сара помолчала, потом спросила:
— Шмулик или… другой?
— Другой, — ответила медсестра.
— Не говорите о нем и не называйте имени. Хорошо?
Все четверо молча смотрели на Сару.
— Это мать, — сказала Сара. — Ни слова не понимает. Вы только имя не называйте. Ладно?
— Почему не понимает? — спросила солдатка.
— Ни слова? — спросила девушка-офицер.
— Ладно, мы не обмолвимся, — сказала сестра.
— Еще кофе? — спросила Сара. — Может быть, еще по чашечке кофе? Не откажитесь, Бога ради. Выпьем кофе, только и всего.
Она встала и направилась в кухню.
Спешить было некуда и незачем. Она медленно притворила за собой дверь кухни и прижала ее спиной.
Увидела близнецов, что сидели, сами с собой играя, за столом.
Они долго ждали.
Разве нет?
Терпеливо.
Притащили ей воду, сразу два ведра, и ждали теперь вознаграждения, потому что воды ведь не было, а нужна — посуду вымыть, и для кофе тоже нужна вода, они всегда знали, как помочь.
Теперь ждали своей награды.
Заслуженной.
Чем они хуже прочих?
Вот стоит она, прижавшись к белой кухонной двери, словно к стене. Разница только, кто чем платит.
Франками?
Долларами?
Иенами?
Лирами?
Любовью?
Долгом?
Детьми?
Кровом и пищей?