Едва стихли шаги госпожи Май и Самсона, флиртовцы бросились к Треклесову.
— Господин Треклесов! Что все это значит? — возопил Синеоков. — Что с ней случилось? Что за чушь мы слушали?
— И почему я, превосходный переводчик, должен заниматься какими-то ветеринарами? — дрожащими руками Платонов в очередной раз поправил не желающее держаться на носу пенсне. — Какие брачные игры? Даже кошки еще о любви не думают. На дворе февраль! А не март! А вы что молчите, господин Братыкин? Где вы возьмете фотографии брачных игр?
— Нет, погодите, дайте мне сказать, — рыжий обозреватель растолкал сослуживцев и, едва ли не распластавшись грудью на столе перед Треклесовым, жарко зашептал: — Она сошла с ума! Доктор советовал ей лечиться! Да? Какие такие городские романсы я должен слушать? Эти слезливые примитивы? Это я, ценитель Моцарта и Мендельсона? Она спятила!
Рыбоглазый толстяк брезгливо поморщился, осторожно потянул из-под локтя возбужденного журналиста папочку со счетами. Всем своим видом коммерческий директор давал понять, что распоряжения владелицы «Флирта» обсуждению не подлежат. Но от него ждали ответа, и он начал что-то бормотать об искусной стратегии Ольги Леонардовны, о виртуозности, с которой она распределяет задания, о том, как трудно добиться целостности каждого номера, когда каждое разумное распоряжение наталкивается на капризы людей с повышенным самомнением, людей, не видящих дальше своего носа… А рост тиража? А конкуренция на рынке печатных услуг? А реклама?
От затянувшейся нравоучительной тирады Синеокову стало дурно, он промокнул со лба пот и униматься не желал.
— Не женщина, а форменный фельдфебель! У меня такое ощущение, будто меня изнасиловали.
Но Треклесов, считая, что его миссия по усмирению взбунтовавшихся сотрудников исчерпана, уже уткнулся в бумаги, и театральный обозреватель вынужден был искать единомышленника в стане творцов.
— Господин Мурин! Давайте ей вставим по первое число! Давайте решим нашу распрю по-мужски. Махнемся: я напишу о борцах, а вы — о синематографе!
— Мне все равно, — ответил репортер с досадой. — Я только не понял ее намеков. А ты, Фалалей?
— А я что! Я своим заданием доволен: конкурс красоты — по мне. Единственное, чего я не понял: как связаны порядок в вашем доме, Гаврила Кузьмич, и завтрашний ваш визит к Майше.
— Я и сам ни черта не понял. Но добра не жду. Пожалуй, надо сматывать удочки. Вы идете?