Черепанов подвел мадмуазель к столику и помог усесться. Затем сделал знак официанту, и тот мгновенно пронес шампанское и конфеты.
— Мими, мон ами, — фамильярно разливался соловьем Фалалей, в то время как мадмуазель Жене в откровенном возбуждении рассматривала Самсона сузившимися черными глазами, — ты… надеюсь, не опоздаешь на мессу?
— Pereant qui ante nos nostra dixerunt[1], — ответила Мадлен. И голос ее показался Самсону слаще флейты.
— Delenda est Carthago,[2] — неожиданно для друга, не догадывающегося о таких талантах фельетониста, перешел на латынь и Фалалей.
— Quern quaeritis in praesepio, pastores, dicide?[3]
— Non multa sed multum,[4] — хихикнул фельетонист, обнажив короткие редкие зубы.
— Ultima ratio Reductio ad absurdum.[5]
— Non est ridere, sed intelligere.[6]
— Si tacuisses-philosophus mansisses,[7] — отрезала Мими, сердито сведя к переносице тонкие брови.
— Вот так всегда, — пожаловался уже на русском Фалалей, — стараешься, из кожи лезешь, а все внимание другим достается. Се мон ами Самсон.
— Самсон? — мадмуазель пригубила шампанское, розовым языком обвела край бокала и посмотрела на стажера выразительным взглядом. — Парле ву Франсе?
— Oui, — прошептал в чрезвычайном смущении стажер, поскольку ощутил страстное желание наброситься на эту женщину прямо здесь и прямо сейчас.
— Мими, душечка, ангел мой, — хнычущим голосом завел Фалалей, — латынь латынью. Да сама видишь, у нас она не годится. А мой друг, тоже акула пера, должен написать статью о преступлении, да еще связать его с конкурсом красоты. А мы даже и не знаем, кто выйдет на ристалище…
— Exegi monumentum perennius[8], — желая поднять себя в глазах прекрасной дамы и не уступать приятелю, начинающий журналист, представленный акулой пера, с горячечной страстью процитировал Горация, единственную латинскую фразу, засевшую в голове с гимназии.
— Ну хотя бы кого-нибудь, одну. Неужели у вас не судачат? — канючил тем временем Фалалей.
Мадлен взглянула на Черепанова, как на ожившее привидение, — дымка, заволокшая ее взор, постепенно рассеивалась.
— Si, si, — прошептала она, — madam Matveef, ènouse d'un ingeneur de transport[9]…
— Какая мадам Матвеева? — поморщился Фалалей. — Эта вульгарная инженерша с железной дороги? Нет, это не то, там нет преступлений и скучно. А вот про Жозефину — не слышала?
— De mortuis aut bene, aut nihil[10].
— Мими! Мими! — всплеснул руками ее благодетель из «Флирта», — время идет, а ты все не о том говоришь. Я не о супруге Наполеона! А о другой, которая на конкурсе будет. Таинственная незнакомка. Жозефина ее псевдоним. Наверное, ей есть что скрывать. И нам надо срочно разнюхать про нее, еще же надо и о преступлении позаботиться.