— А сейчас я хочу знать, господин Чудин, что вы мне предложите для того, чтобы эту ночь я могла спать в привычных, комфортных для меня условиях. От вашего пекла у меня уже начинается жар. Чувствую, у меня щеки горят.
— Румянец вам к лицу, — галантно вставил Лев Милеевич, хотя и сам ощущал некоторое удушье: жар от натопленной печи, дополненный жаром алкоголя в крови и жаром самовара, привел его в романтическое настроение.
— Румянец должен быть с утра, — заявила миссис Смит, — а не к ночи. Так что же?
— Не знаю, — Чудин замялся, — не отворить ли окно?
— Но тогда в комнату наметет за ночь сугробы снега, — возразил Лапочкин.
— Лев Милеевич, вы умный мужчина, — удостоила сыщика комплиментом Дарья Эдуардовна.
— Польщен, весьма польщен, — поклонился тот и, довольный, сделал смелое предложение. — А не попробовать ли унять внутренний жар студнем? На свиных ножках.
— Да, вели подать студня. И селедки. Лев Милеевич, чего вы еще желаете к чаю?
— Хлеба и хрена, — скромно потупился Лапочкин, сегодня еще не ужинавший и давно мечтавший закусить смиттовскую водочку чем-нибудь привычным.
— Понял, понял, сейчас же будет исполнено, — засуетился хозяин.
— Погодите, — остановила его постоялица, — а что вы надумали насчет внешнего жара? Как его уменьшить?
Чудин оторопел и уставился на помощника дознавателя.
— Позвольте мне слово молвить, Яков Тимофеич, — выступил вперед, кажется, проснувшийся истопник.
— Чего тебе, Игнат? — нахмурился Чудин.
— Яков Тимофеич, дозвольте оплошность исправить, — прогудел Игнат, — может, нарубить в большой медный таз льду из бочки во дворе, он чистый, да устроить грелку, постель похолодить.
— А что? — миссис Смит повеселела, — прелестная идея. Тащите ваш лед.
Гостиничные бросились выполнять пожелания беспокойной клиентки, а Дарья Эдуардовна с чарующей улыбкой пригласила своего гостя снова к столу.
— Я надеюсь, мое общество не очень вас утомило? — спросила она, и, демонстрируя навыки английской чопорной вежливости, заговорила о погоде: — Зачем же торопиться на улицу, когда там такая скверная погода… А здесь, в тепле да за дружеской беседой…
Лев Милеевич, смирившийся с тем, что ему предстоит всю ночь выслушивать исповедь бабушки доктора Ватсона и готовый скрасить эту повинность студнем, селедкой и водочкой, поцеловал ручку Дарье Эдуардовне.
— Ваше общество доставляет мне массу удовольствия, — объявил он, усаживаясь, — и теперь я понимаю, почему славный мистер Холмс взял в помощники доктора Ватсона. Несомненно, доктор унаследовал от вас зоркость взгляда и проницательность, вкупе с пространственным мышлением.