Мия кружилась в центре зала, и на ее красной шелковой юбке растекались отблески огня, а ее браслеты тихо звенели в такт движению смычка.
В тот вечер Уолтер много пел, много играл и много пил. От медных гитарных струн начали болеть пальцы, а голос все чаще приходилось подкреплять грогом, в который Хенрик, кажется, лил все больше рома.
— Мия, почему ты не носишь ничего на шее?
— Не люблю ошейников.
Алкоголь смывал все слова и растекался обжигающей пленкой под кожей. Уолтер был не настолько пьян, чтобы хуже играть или чтобы у него заплетался язык. Он был пьян ровно настолько, чтобы в его голосе звенела безрассудная, легкая радость.
Без выпивки Уолтер еще не научился полностью забывать о своем прошлом и расправлять пружину, с раннего детства сжатую в душе.
Мия пила наравне с ним, танцевала, иногда откладывая ради этого скрипку. Когда она танцевала, надевала на руку инструмент с Южных Берегов, похожий на два плоских черных камня. Его щелчками она поддерживала ритм, выплетаемый гитарой.
Стук ее каблуков.
Удары кружек по столам.
Звон браслетов.
Дыхание.
Биение сердец.
Весь паб был насквозь пронизан ритмами, которыми наполняли его Уолтер с Мией. Песни были простыми, но напоминали грог, который варил Хенрик. В их простоте каждый видел что-то свое, и пьянили эти песни так же верно, как ром и пиво, которые не забывала разносить Василика.
— Уолтер, давай немного успокоим ребят? Пора заканчивать, а я боюсь, что нас не отпустят спать, — обратилась к нему Мия под конец вечера.
Ее высокая прическа слегка растрепалась и потеряла часть своих перьев. На щеках появились красные пятна, особенно заметные на бледном лице, а глаза лихорадочно блестели.
— Кажется, ты сама не хочешь заканчивать, — улыбнулся ей Уолтер.
— Я всегда ухожу раньше, чем мне захочется, — задумчиво отозвалась Мия, и от ее слов повеяло странной тоской.
— Тогда… мы похабные песенки пели?
— Пели, — кивнула Мия, забирая у Хенрика одну чашку кофе и подвигая вторую к Уолтеру.
— Спасибо. Еще мы пели про алкоголь, про то, какое у нас паршивое правительство, про море, про работу, снова про алкоголь…
— И снова похабные песенки.
— Это была твоя идея!
— Все мои идеи удачны, — промурлыкала Мия и, прищурившись, отпила кофе.
Одна из последних песен, чьи аккорды ко всеобщему восторгу взяла Мия, считалась неприличной даже для портовых пабов.
— Хорошо… Кого мы забыли?
— Милых барышень, ждущих на берегу, — зевнула Мия.
Кофе у Хенрика выходил совсем не таким, как у Уолтера. В чашке было нечто черное, густое, приправленное алкоголем и перцем. Один глоток согревал изнутри и возвращал ясность мыслей.