Эльстер тихо всхлипывала, вытирая слезы рукавом. Уолтер помнил, с каким восхищением она смотрела на Бена, когда он горячо говорил о запертых в клетках птицах. И свою глупую, секундную ревность, за которую сейчас ему было стыдно.
Он положил ладони на стол и закрыл глаза. А потом, решившись, выбил короткий ритм.
Этой песне не нужна была гитара. Это была колыбельная, старая эгберсткая песня, которой эта страна провожала на войны своих солдат. И Уолтеру всегда казалось, что она гораздо мудрее гимнов.
— Когда я шел в Аррэ — хорру, хорру!
Когда я шел в Аррэ — хорру, хорру!
У дороги плакала девушка — хорру, хорру!
Эгбертское «ура», тоскливое и протяжное, как волчий вой, рыдало в конце каждой строчки. Эльстер подняла на него заплаканные глаза и неожиданно подхватила, на кайзерстатском, но с эгберстким «хорру».
— Куда делся твой взгляд, спокойный, как море, хорру, хорру,
Куда делся покой твоих волн, хорру, хорру,
Где каблуки, которые звонко стучали на нашей свадьбе — хорру, хорру!
Ах, Джеймс, я едва тебя узнала!
Уолтер выстучал злой барабанный ритм:
— У нас были пули и флаги — хорру, хорру!
У нас был огонь в сердцах — хорру, хорру!
Врагам не победить — хорру, хорру!
Мы едва узнаем друг друга, хорру! Хорру!
Он представлял, как Бен бредет по темным улицам в сером студенческом сюртуке и синем шарфе, и желтый свет окон бросает блики в его светлые кудри.
Успел он передать свое сообщение? Умрут ли люди, которых он так отчаянно пытался спасти?
— Где твои милые, спокойные глаза, что очаровали мое сердце? — горестно вопрошала Эльстер, кончиками пальцев отбивая тот же ритм, что и Уолтер. Но у нее он звучал лишь эхом, тихим и болезненным.
— У нас были пули и флаги, хорру, хорру,
Врагам не победить — хорру! Хор-р-ру-у! — будто оправдываясь, отвечал он, но ритм словно ломался, становясь менее уверенным.
— Где рука, которой ты сжимал оружие, хорру, хорру! — ее голос звучал горьким упреком, ввинчивающимся в виски.
— Оружие и барабаны! Пули и флаги, хор-р-у!
— У тебя нет руки, а вторую тебе придется протягивать, хорру, хорру!
У тебя нет ноги — каблукам больше не стучать, ты свое отплясал! Хорру! Хорру!
— Моя невеста не узнала меня, хорру, хорру,
Враг так и не сокрушил нас, хорру, хорру!
С последними словами вой оборвался, погаснув в наступившей тишине, как и отголосок барабанного боя, отстучавшего по Бену.
…
Уолтер задремал под утро, прямо на кухне. Эльстер он еще ночью отправил спать наверх.
Ему снилась тюрьма — безмолвная, пустая чернота, запертая дверь, отделяющая его от мира и острое, болезненное осознание собственной беспомощности. Там, за дверью, раздавался затихающий плач, больше похожий на жалобный скулеж смертельно раненого животного.