Подкидыш (Корчагин) - страница 22

— Взрывчатку?!

— Ну да. Что ты так удивился?

— Да зачем тебе взрывчатка?

— Скажу и это. Никому другому не сказал бы, тебе скажу. Да я уж говорил в прошлый раз. Я должен отомстить непременно за все, что со мной сделали. Это теперь стало единственной целью, единственным смыслом моей жизни. Я должен взорвать эту дьявольскую фабрику, чтобы и духу от нее не осталось.

— Взорвать фабрику? При всей охране, какой она наверняка напичкана?

— Охрана есть, это точно. Но она только снаружи. Внутри зэки расконвоированы. А проникнуть внутрь… Нет ничего проще. Я знаю, куда выходит канализационный сток. Там, правда, решетка. Но снаружи ее можно открыть, я пробовал. На фабрике же я знаю все ходы и выходы. Знаю и где взрывчатку заложить, чтобы вернее ухнуло. Словом, я все продумал. Но вот взрывчатка… Где ее добыть? Говорят, можно купить на барыге. Но за какие шиши? Работать я не могу, воровать не умею. Говорят также, можно сделать ее самому. Вот ты и подскажи мне, как это, из чего?

— Нет, Афанасий, этого я тебе не скажу. И не потому, что не знаю. Если б и знал, не сказал.

— Почему?

— Потому, во-первых, что этим ты не отомстишь тем, кто действительно исковеркал твою жизнь. А главное, потому, что не могу подвергнуть гибели невинных людей.

— Нет, ты не понял меня. Я все сделаю ночью, когда на фабрике никого не будет.

— На фабрике — может быть. Но ты представляешь, что произойдет в результате взрыва такого объекта? В воздух поднимется туча радиоактивной пыли, она разнесется на десятки, а то и сотни километров. И тысячи людей будут обречены на мучительную гибель. О них ты подумал?

— А они обо мне думают? Они меня жалеют. Ты вот хоть говоришь со мной. А другие и близко не подходят, говорят, у меня внутри сидит этот проклятый атом и я сам могу любого погубить. А ведь я… Да что, я сам всадил в себя эту мерзость? Ладно, не хочешь помочь, не надо! А только я от своей задумки не отступлюсь. Ээ-х, никто меня не понимает!

Лицо Афони исказилось, как от лютой боли, он скрипнул зубами, а по худой небритой щеке его поползла мутная слеза. Острая жалость током пронзила Кирилла. Он непроизвольно тронул Афоню за плечо.

— Послушай, Афанасий. Я понимаю тебя, но посуди сам…

— Уйди! Где тебе понять! И всем вам, здоровеньким и сытеньким! Вам только жить да радоваться, а мне… — он круто повернулся и медленно, тяжело ступая, пошел вниз по склону.

Кирилл снова углубился в лес. Что-то не позволило ему пойти вслед за Афоней, вернуться в поселок, к морю, где действительно все дышало радостью жизнелюбия и эгоизмом благополучия и счастья.