И он приехал, дорогая Кларинда. Моя почтенная матушка также была ему весьма благодарна за спасение дочери и встретила его приветливо, как и подобает, хотя он человек совсем не нашего круга, даже не дворянин. Тем не менее Раймон оказался весьма воспитанным и образованным молодым кавалером, и его светское обращение могло выдержать всякую критику. Я заметила, что на протяжении трапезы он часто смотрел на меня, да и он мне очень понравился. Мне захотелось, чтобы новый знакомый бывал у нас, но когда к нам изволил спуститься батюшка, он так сухо и высокомерно поблагодарил господина Пикара, что я поняла — этому не бывать. Даже хуже: батюшка предложил вознаградить его за благородный поступок! Раймон вспыхнул, но, увидев мой умоляющий взгляд, сдержался, вежливо отказался от награды и откланялся. Мне было очень стыдно за батюшку, поэтому я догнала Раймона в саду и сказала, что мы с матушкой просим завтра у нас отужинать, так как знала, что батюшка завтра уезжает в Авиньон, а матушка слаба к моим уговорам и слезам. Он хотел было отказаться, но… в общем, он согласился.
Я спросила позже матушку, почему батюшка был так неучтив к нашему гостю и спасителю. Оказалось, что матушка сама не понимает, почему батюшке отказали присущие мужчинам нашего рода такт и галантность, но думает, что виной всему плохие новости с театра военных действий — батюшка в тот день изволил сильно ругать маршала Мюрата за его нерешительность и непозволительную мягкость к мадридским инсургентам.
Так вот и получилось, что мы познакомились. На другой день он приехал к ужину, а после ужина на террасе в саду матушка задремала в кресле, и мы вышли в сад. Там в беседке мы разговорились и ощутили друг к другу ту взаимную горячность, которая вызывается только посредством стрел Купидона. Наши руки встретились, о, Кларинда! Какой огонь возжегся в моей груди! Мы долго молчали, не в силах выговорить ни слова, затем я испугалась, что матушка проснется, и поспешила прочь. Всю ночь после этого я вспоминала пожатие его руки, и грудь моя горела, как в огне.
Милая Кларинда, я ни о чем не могу думать, кроме одного: увижусь ли с ним еще?
Пиши, дорогая, я так нуждаюсь в участии и дружеском совете.
Твоя Амари.
Замок Сен-Клер, 3 июня 1808