Она вдруг осознала, что это задевает ее. Кто он был для нее? Друг? Но отчего же он так мало времени стал проводить с ней, почему не стремится делиться с ней своими мыслями? А кто она для него? Она больше не верила в его стремление сблизиться с ней. Она думала о том, что он сделал для нее — она стала, в общем, другим человеком, живя в его доме. Ее образование, ее досуг, та профессия, которой ее здесь бесплатно обучали — это должно открыть ей новые возможности, цену которых она, привыкшая жить своим трудом, вполне осознавала. Дениз подумала о том, что она живет в этом доме уже четвертую неделю, пассивно принимая свою роль живой игрушки, учится тому, чему ее хотят обучить, и не руководит своей судьбой. У нее хватило духу убежать от тетки, она решилась на что-то новое безоговорочно, в одночасье, но нет решимости разобраться в главной тайне человеческого существования.
Потом она вдруг поняла, что его холодность по-настоящему злит ее. Дениз решила немедленно заявить ему, что завтра покинет его дом и начнет самостоятельную жизнь. Она не обязана здесь ждать того дня, когда он обратит на нее свой взор, как какой-то падишах. Если Гастон стал тяготиться своей затеей, она не заставит его пребывать в неловком положении.
Дениз вышла в темный коридор и прошла вдоль длинной галереи с огромными окнами, сквозь которые был виден мокрый голый сад. Кабинет Лекруа находился в другом крыле дома, она даже озябла, добираясь туда.
Под дверью кабинета была светлая полоса, значит, он еще не спит. Они поговорят и она спросит его обо всем, решила она. Не убьет же он ее, в конце концов.
Прежде чем, забыв постучаться, зайти в его кабинет, она наступила на эту светлую полоску и увидела, как блеснула изящная пряжка ее замшевой туфли. Гастон сидел за резным массивным столом около окна, боком к двери и к вошедшей девушке, и смотрел в облепленное дождем и темнотой окно. Она вдруг поняла, что не хочет никуда уезжать от этого человека. Он нравился ей — и в те часы, когда был любезен, улыбался, и сейчас, когда его лицо казалось таким грустным, что ей захотелось сделать для него что-то доброе, утешить его.
Мысли, вязкие вечерние думы уставшего человека, так занимали Гастона, что он не услышал ее шагов и очнулся от ощущения обнявших его плечи рук, неумелого, тыкающего куда-то в угол губ поцелуя и нежного запаха ее духов. Он увидел близко ее жалкие, детские глаза, ее волосы коснулись его лица. Он встал, напугав ее этим стремительным движением, и прижал ее всю к себе, к своему наполнившемуся ощущением неизбежного телу, умиляясь ее решимостью. Нежность к этому юному храброму существу сжимала горло, он ощутил свое нетерпение и смирял его еще остававшимся зовом разума.