— Ах, бабушка, будет вам! — вспыхнула Анюта. — Сколько раз я просила…
— Ну-ну, не буду, не буду, — старушка обняла девочку за худенькие плечи. — Гляди, капитан, а ведь переросла меня, а? Невеста, как есть невеста!
Аня выскользнула из-под ее руки, бросилась к двери, исчезла. А Степанида Даниловна, все еще улыбаясь, села рядом с Маркевичем.
— Есть хочешь? Или чаю согреть?
— Сыт, спасибо.
— Тогда рассказывай: где побывал, повидал чего? В море, случаем, вас не задело? Война ведь…
— А нам до нее какое дело? Не мы воюем, наша хата с краю.
— Не скажи, — старушка нахмурилась, покачала головой. — Я по Василю замечаю, с краю или нет. То, бывало, и шутки шутит, и с Анюткой возню затеет, хоть ты прут на них бери, а теперь все молчит, все супится, словно камень на душу ему давит. Да и то сказать — немалое хозяйство у него на плечах, все как есть пароходы. Случись что…
— Почему все пароходы? — не понял Маркевич. — Он же в диспетчерской.
— С месяц назад заместителем начальника сделали. Днюет и ночует там, а домой будто в гости заглядывает.
— Василия Васильевича назначили заместителем начальника пароходства?!
Вошла Аня, сказала, все еще обиженно поджимая губы:
— Мама просит вас, бабушка. И дядю Лешу.
— Иду, иду, — с шутливой ворчливостью отозвалась старушка. — Вот ведь какая ты, и поговорить не дашь.
Она ушла, а Маркевич медлил: было ему, как всегда, хорошо и спокойно за этим столом, в этом маленьком домике, рядом с близкими, ставшими почти родными людьми.
Вдруг подумалось: «Почему мне дома никогда не бывает так, как здесь?» И ответ пришел сам собой, без малейшего колебания: «Там — искусственное, холодное все. Все чужие, кроме Глорочки, Капельки моей, дочки… Я и сам становлюсь искусственным, едва переступаю тот порог. А здесь — дома…»
И нахлынули воспоминания, каждой деталью своей и подчеркивающие, и подтверждающие эту мысль.
…Десять лет назад, совсем случайно, вошел Алексей Маркевич в эту самую кухню и невольно застыл у порога, увидав суровую неприветливую и отнюдь не гостеприимную старуху. Растерявшись от неожиданности — ведь ему, мальчишке, в ту пору едва исполнилось девятнадцать лет! — он спросил: не найдется ли у хозяйки если не свободная комната, то хоть угол на несколько дней? Почему-то уверен был, что старуха немедленно выгонит, а сложилось все по-другому… Не на день, не на месяц — на всю жизнь прирос молодой моряк своею душой к семье потомственных мореходов-поморов Глотовых.
Степанида Даниловна оказалась не бабой-ягой, а сердечным и мудрым другом, матросской матерью, узнав которую не разлюбишь уже никогда. Сколько раз приходил к ней матрос, а потом и штурман Маркевич со своими запутанными горестями, сколько раз открывал ей изболевшуюся от семейных неурядиц душу! А когда покидал этот домик, на душе и спокойней бывало, и светлее, и чище, словно старая мать, приголубив и обогрев его, и на этот раз возвращала уверенность, силы одному из своих сыновей.