Потому и тянуло сюда Алексея в счастливые, и особенно в трудные для него минуты. Потому и шел сюда, веря и зная, что уйдет обновленным и сильным. Здесь и с Глотовым сблизился, с человеком, на которого каждому быть бы похожим. Здесь и сам человеком стал…
— Извините, вас Василий Васильевич просит.
Вздрогнув, Маркевич вскочил и неуклюже поклонился, попытался шаркнуть ногой: возле двери стояла девушка, очень похожая на жену капитана Глотова, на Нину Михайловну, Только гораздо моложе ее. Темно-серое платье с глухим воротником неброско подчеркивало гармоничные линии крепкой, стройной, по-своему грациозной фигуры спортсменки. И такие же темно-серые, широко раскрытые глаза со сдержанным любопытством смотрели на моряка.
— Я, кажется, помешала вам, — улыбнулась девушка, заметив растерянность Алексея. — Помешала?
— Нет, что вы, нисколько, — с трудом смог он выдавить первые попавшиеся слова и, от этого начиная сердиться, резковато спросил: — Мне ничто и никто не может помешать. Почему же вы думаете, что это удалось вам?
— Я не думаю, я знаю, — спокойно ответила девушка, повернулась и пошла к двери.
— Постойте! — рванулся за нею Маркевич. — Я не хотел вас обидеть. Я…
— А меня нельзя обидеть, Алексей Александрович, она негромко, но удивительно звонко, приятно рассмеялась, будто кто-то провел рукой по струнам арфы. — Я умею постоять за себя… Знаете что? Давайте знакомиться, — девушка протянула маленькую крепкую руку. — Таня.
— Таня? Сестра Нины Михайловны? Я так много слышал о вас…
— И я о вас кое-что слышала. Пойдемте, Василий Васильевич ждет.
И, распахнув дверь, прошла в комнату. Алексей послушно последовал за ней.
— А-а, вот и наш затворник явился, — встретила его Нина Михайловна, дружески, как родного, чмокнув в щеку. — Идите пока к Васе, не мешайте нам. Скоро позовем. Мама, а где огурцы?
— В кладовке, где же им еще быть, — повернулась от шкафа с посудой Степанида Даниловна. — Анютка, сбегай принеси. А ты, хлеба нарежь, Татьянушка, да побольше, не скупись. — И, прищурив на Маркевича насмешливые глаза, добавила: — Известная песня — «сыты, в горло не лезет». А как сядут за стол, только успевай подкладывать. Иди, иди, малоешка. Долгий-то разговор не заводи там, скоро позовем.
Василий Васильевич поднялся из-за стола, отложил трубку, протянул к Алексею обе руки:
— С прибытием, мореход. Садись, рассказывай, — и указал на диван, где, раскинув ноги, благодушествовал Бурмакин. Сам сел в свое любимое кресло возле стола. Вот уже десять лет знает Маркевич Василия Васильевича, и за все эти годы он вроде бы ни капельки не изменился, не постарел ни на один день. Все такой же жилистый, весь как бы собранный в тугую пружину, в любую минуту готовую к действию…