— Есть сообщить! — теперь же без натяжки, с готовностью отозвался штурман, оставляя стармеха и капитана наедине.
Из радиорубки Маркевич прошел к себе в каюту. Он не думал больше ни о Ведерникове, ни о нелепом распоряжении его: все равно завтра на судне будет другой капитан, вопрос об этом был окончательно решен на ночном партийном собрании. Сейчас волновало другое: чей самолет летал над морем, почему он не приблизился к судну настолько, что бы можно было его опознать?
Алексей машинально принялся опять укладывать в чемодан подарки, купленные в Америке для Глорочки: большую пышноволосую куклу с закрывающимися глазами на неестественно ангельском личике, высокие ботинки с толстой подошвой, платья кофточки, юбки… Впору ли будут ей все эти обновки, или успела Капелька вырасти? Ведь он так редко, так мало видит дочь…
Вспомнился сон — тот недавний: скорбные, осуждающие глаза Глорочки и Тани. Почему они привиделись ему такими отчужденными, неродными? Видимо, устал донельзя, вот и лезет в голову всякая чушь. Ну за что его осуждать, в чем провинился перед ними? Вернется завтра домой, и — Алексей взял со стола фотографию Глотовых — все опять будет хорошо. Может, письма от Тани давно уже ждут его. Может, и сама она приехала в Архангельск… А вдруг сон в руку? Сколько раз Степанида Даниловна говорила, что если видишь во сне плохое, обязательно жди хорошего, потому что сны сбываются наоборот.
Он поднес фотографию к губам и тут же выпустил ее, придавленный внезапным ревом, обрушившимся на корабль. Рев неведомого мотора слился с частым, захлебывающимся треском, похожим на дробный грохот крупного града по железной крыше. И еще не понимая, что это такое, Маркевич бросился к двери, наверх.
На палубе, на спардеке не было ни души. Отдалившийся было рев опять возвращался стремительно и неотвратимо, рвал на части всю душу и остро бил по нервам. В три пряжка взлетев по трапу на ботдек, Алексей метнулся ко второму трапу, на мостик, и тут же отпрянул, увидав на вершине его иссиня-белое, обезумевшее лицо Ведерникова. В остекленевших от ужаса глазах капитана застыло одно желание, одно стремление: уйти, спрятаться, скрыться куда угодно, но только как можно скорее! Не сознавая ничего, ничего не видя перед собой, он схватился руками за поручни трапа, занес ногу над верхней ступенькой, но в это мгновение тот же рев догнал его и тот же грохот ударил в спину. Разжав руки и неестественно запрокинув голову, Борис Михайлович тяжелой страшной глыбой скатился на ботдек. Алексей подскочил к нему, перевернул на спину и отшатнулся, вместо лица Ведерникова увидав кроваво-красную маску, вокруг которой, по выскобленным до белизны доскам палубного настила, быстро расползалось такое же красное пятно.